был человеком незаурядным, много читающим, помнящим массу стихотворений наизусть, чем пользовался перед неискушённым слушателем, выдавая некоторые четверостишья за плоды собственного поэтического вдохновения. Украинский язык, в отличие от многих земляков-харьковчан, знал поверхностно, хотя любил вставить иногда некоторые слова из мовы, скорее для красочности, чем для полноты выражения мысли. Звали его Валерой, но привычка жить по кличке, начиная с малолетней зоны, не оставила ему выбора в жизни новой, когда Бурый стало не просто позывным, а именем собственным в полном понимании этого слова. Мама и братья остались в Харькове, когда с первыми ополченцами батальона «Оплот» Валера уехал на оборону Славянска и Русского мира под знамёна легендарного Игоря Стрелкова. Собственной семьи у него не было, и на вопрос «почему?» Валера отвечал с юморком:

– В неволе не могу размножаться, а из тридцати пяти годков пятнадцать за решёткой вырезал картины на разных досках.

Кстати, художник он был от Бога, чему доказательством были нарды, которые он буквально создал на глазах батарейцев, разукрасив их стодолларовым «орнаментом».

Что мог видеть во сне Димка Бублик, проработавший десять лет из своих двадцати восьми горнорабочим очистного забоя на шахте в Енакиево, куда спустился вслед за прадедом, дедом, отцом и старшим братом? Традиционная, более чем столетняя, семейная династия на Донбассе, не прерывавшаяся ни в годы двух мировых войн, ни в лихолетье гражданского кровопролития в двадцатых годах двадцатого века, ни в эпоху разброда и шатания после распада великой страны под названием Советский Союз. Семья у Димы была – вторая жена и мать. Две дочки от первого брака к началу войны уже жили на «материковой» Украине и давно звали папой чужого дядю. Проживали они с женой и его матерью втроём. Если Дима вырывался в двухсуточный отпуск, то умудрялся не только довезти до домочадцев накопленную за пару месяцев зарплату, но и обязательно надраться водки уже на обратном пути до расположения батареи, хотя дорога занимала не более четырёх часов… А много ли надо, умеючи-то?

Несмотря на слабость к алкоголю («А кто не пьёт? Ты мне скажи!»), это был безобидный, скромный и очень исполнительный командир орудия, готовый прийти на помощь всегда и любому. А то, что Бурый был наводчиком именно его орудия, Бублика радовало особенно. И не только по причине профессионализма, но и потому, что Димка Бублик, будучи ленивым до чтения, тем не менее умел быть самым благодарным слушателем устных пересказов различных романов, которые часто декламировал Бурый. Временами Бублик засыпал под воздействием мерного потока иногда непонятных (для его уровня начитанности) слов. Когда в его орудийном расчёте появился российский доброволец с позывным Седой и за первый час знакомства рассказал пять дюжин анекдотов и краткую историю Приазовской Болгарии, Димка откровенно не скрывал радости. И снова не потому, что в его распоряжении оказался шустрый и крепкий заряжающий, а скорее всего по причине расширения репертуара «литературных вечеров», так обожаемых Бубликом. Складывалось впечатление, что, словно крот, пробыв треть жизни в подземелье, он вдруг увидел солнечный свет, чистую красоту природы, свежую голубизну неба и узнал, что «наверху» совсем другое, более богатое и насыщенное многими событиями и знаниями бытие, которое прошло до обидного мимо его ещё молодой биографии. И вот благодаря войне, именно благодаря этой страшной и грязной войне, потомственный шахтёр вышел из забоя и встал в строй, где рядом, плечом к плечу стояли тысячи таких же шахтёров, металлургов, водителей, сельчан, продавцов, бухгалтеров, артистов, бывших заключённых и милиционеров. Это были люди с разным достатком и уровнем образования, интеллектом и мотивацией. Но среди них было очень много людей, которые знали гораздо больше Димки Бублика и, по сути, для него становились некими ходячими и говорящими библиотеками-энциклопедиями в самых широких человеческих познаниях. Оставалось только вытянуть из этих людей по максимуму их знания, чем Димка и пользовался при любой возможности. Война для него стала университетом…

Первым заряжающим в расчёте Бублика был Тоха по имени Антон, который только и успел в жизни, что окончить бурсу, как началась война. Задорность, часто переходившая в бесшабашность, изумительным образом сочеталась с высокой выдержанностью и спокойствием в боевых условиях. Никто и никогда не мог упрекнуть его в нечестности, в желании увильнуть от работы или дополнительных нагрузок. Он первым и без уговоров ловко забирался на кузов грузовика во время разгрузки-погрузки снарядов, без предупреждения и заранее подготавливал боекомплект и рабочее место перед боем, всегда был среди добровольцев, когда была нужда в таковых для исполнения сложных боевых задач. Тоха был дружен со всеми, однако в душу к себе никого и никогда не подпускал даже в минуты общих застолий после огневых позиций. Когда подвыпившие одно-батарейцы начинали изливать ноющую боль в жилетку друг другу или спьяну делились радостными планами на жизнь, то Антон оставался и здесь всего лишь сочувствующей жилеткой и не более.

Когда Андрюха Тень появился в батарее, всем захотелось его назвать Шуриком. Шустрая ходьба при невысоком росте, несколько отрывистая, но грамотная речь, традиционная широкая белозубая улыбка в приветствии и привычка поправлять роговые очки на переносице во время разговора всем без исключения напоминали в Андрюхе Шурика из «Кавказской пленницы». Но он назвался Тенью, и на этом вопрос был снят, хотя бывало часто, если кто-нибудь из бригады, не зная этого позывного, разыскивал батарейного то-погеодезиста, то чётко называл его приметы следующим образом: «Ну этот, как его? На Шурика похож! Во!»

Как и многие в батарее, Андрюха начинал в 2014-м с блокпостов и участвовал в различных батальонах, которые в первое лето войны создавались чуть ли не в каждом посёлке и даже городском квартале. Служба в бригаде была не случайна для него ввиду её удобного географического расположения рядом с домом. Так что если большинство артиллеристов гаубичного дивизиона защищали в целом территорию республики, находясь за десятки и даже сотни километров от жён и детей, то Тень держал оборону практически за околицей своей малой родины, в чём и проявлялась его практическая натура человека неприжимистого, но рачительного и экономного. Тут, пока одни в увольнении время и деньги теряют, Андрюха раз – и в домике. Буквально как тень в полдень – вот она с одной стороны плетня, а глядишь, и уже с другой…

Игорь Шурави вернулся из Афганистана в год вывода Советской Армии в далёком 1989-м, пробыв в горах Гиндукуша полтора года и уже к своим девятнадцати узнав все «прелести» войны в составе десантно-штурмовой роты. На гражданке Игорь выбрал не менее героическую и в то же время