между верховной властью и Ставкой относительно назначений на высшие командные посты основывались в каждом случае на предварительных соглашениях. Я не могу вспомнить ни одного примера, чтобы Временное правительство назначило какого-нибудь военачальника, предварительно не посоветовавшись со Ставкой, или отказало бы подтвердить назначение, сделанное последней. С другой стороны, я должен засвидетельствовать, что ни генерал Алексеев, ни генерал Брусилов ни разу не воспользовались своим правом в особо значительных случаях, предварительно не проконсультировавшись с премьером или военным министром. Естественно, что попытка генерала Корнилова столь широко интерпретировать права Верховного главнокомандующего, чтобы сделаться полностью независимым от правительства, была обречена на провал. Во времена Корнилова Временное правительство извлекало максимум пользы из своего права контролировать и окончательно утверждать все назначения и при необходимости решительно вмешивалось в деятельность Ставки. И самое главное — генерал Корнилов, несмотря на мою телеграмму, продолжал настаивать на отставке генерала Черемисова и угрожал оставить свой пост в разгар наступления противника. Приняв пост Верховного главнокомандующего 19 июля, Корнилов произвольно медлил приступить к своим обязанностям и тянул до 24 июля. Это уже была не литература, но серьезное нарушение воинского долга, который грозил стране тяжкими последствиями.

Я чувствую себя виноватым в том, что, в конце концов, не настоял на немедленной отставке Корнилова, но… В те ужасные времена фронт отчаянно нуждался в сильной личности. Кроме того, если бы при тех обстоятельствах генерал Черемисов оставался на посту главнокомандующего Юго-Западным фронтом, то это принесло бы лишь один вред. Пытаясь судить об этом «конфликте», следует помнить, что генерал Черемисов, командовавший корпусом 8-й армии, провел успешные атаки в Галиче и добавил новые лавры к славе генерала Корнилова. Во время моего посещения 8-й армии, как раз накануне наступления на Галич, генерал Корнилов хорошо отзывался о Черемисове, и у меня сложилось личное впечатление о Черемисове как о человеке, способном командовать войсками в новых, послереволюционных условиях. По мнению любого непредубежденного человека, генерал Черемисов являлся наиболее естественным преемником Корнилова на Юго-Западном фронте. И когда под давлением обстоятельств я обоих назначил 18 июля, я и понятия не имел, что тем самым создал «конфликт».

С тех пор я еженедельно стал получать ультиматумы от генерала Корнилова. И здесь я снова повторяю, что я в высшей степени решительно боролся с этими ультиматумами и против его манеры так обращаться к Временному правительству. Я сражался с начала и до конца.

Эта борьба была особенно трудна потому, что я не мог и не желал использовать излюбленный метод как правых, так и левых партий — демагогию. Вам стоит лишь открыть газеты этого периода, чтобы увидеть, какую организованную демагогическую кампанию проводила Ставка посредством специальных корреспондентов, интервью и телеграмм-заявлений, которые появлялись в прессе, прежде чем достичь кабинета премьера, — и все они отзывались эхом демагогов слева. Учитывая нешуточную игру страстей, правительство пыталось всеми средствами успокоить социальную атмосферу, поддержать авторитет Ставки как высшего военного центра в глазах демократии и держать генерала Корнилова в рамках таким образом, чтобы не создавать разногласий в армии. За время долгих недель борьбы не было ни одного примера враждебного акта, совершенного каким-либо членом правительства против Ставки. Наоборот, когда генерал Корнилов прибыл в Петроград 3 августа, я воспользовался возможностью поприветствовать его на собрании Временного правительства и проследил, чтобы об этом факте было упомянуто во всех газетах. Как раз накануне и во время Московского государственного совещания, как можно будет увидеть позднее, правительство предпринимало шаги к тому, чтобы Корнилов не скомпрометировал себя. Правительственный конфликт с Корниловым принял форму пассивного сопротивления, главной целью которого было недопущение со стороны генерала и его сторонников шагов, выходящих за рамки, очерченные Временным правительством таким образом, чтобы все попытки Корнилова использовать правительство как средство для достижения его собственных целей обернулись крахом. Временное правительство исполняло волю всего народа, выраженную в соглашении между всеми политическими партиями, которые делегировали своих представителей в него. Единственный способ заставить Временное правительство отклониться от этой общенациональной программы в интересах одной, отдельной партии заключался в свержении этого правительства. 27 августа такая попытка провалилась, однако была успешно завершена 23 октября.]

Параграф 4

Председатель. Всегда ли Корнилов адресовал свои требования по реформе в армии и в тылу лично вам или через Савинкова, и где вы всегда с ними знакомились?

Керенский. Нет. Я должен сказать, что самый критический период был в то время, когда возникла возможность воспрепятствовать проведению Московского государственного совещания (10–11 августа) уже в самом начале его созыва, когда, без моего ведома, Корнилов был вызван в Петроград. И хотя он отказался приехать [из-за тяжелой ситуации в Риге], военное министерство, то есть Савинков и Филоненко, настояли на его прибытии. Когда я услышал об этой настойчивости (приблизительно в полночь, накануне приезда Корнилова в Петроград), я направил ему следующую телеграмму: «Временное правительство не вызывало вас и не настаивает на вашем прибытии, и не несет за это ответственности ввиду стратегической ситуации». Несмотря на это, Корнилов прибыл и вручил мне меморандум [который должен был представить в тот вечер на совещании Временного правительства], который, предположительно, был выдвинут совместно Верховным главнокомандующим и военным министром. Но я не видел его раньше, прежде чем его показал мне Корнилов. Не видел его и сам Корнилов до того, как прибыл в Петроград, однако он предполагал, что я с ним знаком. Вот тут он сидел, на небольшом стуле, а я в кресле. Мне показалось, что я почти убедил его в том, что, какое бы мнение ни сложилось у кого-либо о самом меморандуме, невозможно издать документ от имени военного министра, о содержании которого я, тогдашний военный министр, ничего бы не знал. [И следовательно, до моего основательного ознакомления с ним, документ этот не мог обсуждаться Временным правительством.]

Корнилов согласился с этим, взял документ и удалился. Однако тем же вечером он вернулся, кардинально переменив мнение, и объявил, что он полностью согласен с Савинковым и Филоненко и что уже подписал меморандум.

Председатель. Следовательно, этот меморандум исходил не от него, а был, очевидно, написан Савинковым?

Керенский. Похоже, он был составлен Филоненко.

[Как станет ясно в конечном итоге, мое показание в этом пункте относится к так называемому второму рапорту генерала Корнилова. Этот документ должен был быть доставлен Временному правительству вместо первого доклада Верховного главнокомандующего, который он предполагал предъявить правительству 3 августа, однако чтение которого было отложено до одобрения его содержания военным министром. Таким образом, само происхождение второго рапорта доказывает, что даже если я и не полностью