в одежде Ани ей стало неловко и даже стыдно. Ее впервые защитили от напастей, причём совершенно посторонний человек.

Юля тут же прониклась теплом и доверием к незнакомцу с большими ушами.

– Ты ведь не из нашего района? – спросил он.

Юля покачала головой.

– Пойдем, провожу тебя в центр.

Она кивнула и послушно побрела рядом.

– Как тебя зовут? – спросил незнакомец.

– Аня… – немного задумавшись ответила она. И пусть она вновь обернулась Юлей, но ушастая парка все же на ней.

– Анна, значит… Приятно познакомиться, а я Лёша.

– Нет-нет, я не Анна! – неловко сказала Юля и виновато опустила глаза.

– Ну, как же, я всегда считал, что Аня – это сокращённо от Анна.

– Да, так и есть, но мое полное имя Юлианна!

– Хм, – задумался он. – Но тогда, в первую очередь, ты Юля!

– Да, но сегодня я Аня.

– А в остальные дни? Юля?

– Да, но сутки через трое я Аня.

– Забавно. А почему так?

– Когда злая колдунья надевает белые одежды, я снимаю нимб. – Тихо произнесла Юля, будто разговаривая сама с собой.

– Злая колдунья?! – усмехнулся Лёша. – Мамка твоя, поди.

– Бабушка. – Поправила Юля. – Как это вы догадались!

– Я волшебник! – весело пожал он плечами. – Да и вряд ли счастливая девочка-подросток станет заводить беседы с каким-то Лёшей, который ей в батьки годится! Тебе общаться не с кем. Хм, мне тоже. Сутки через трое, говоришь… – заметил он, возвращаясь к словам Юли. – Она, наверное, медичка какая-нибудь?

– Да, медсестра.

– М-да, не повезло тебе, ушастик, – уставившись в одну точку, тихо молвил Лёша.

– С чего вы это взяли?! – недоуменно спросила Юля. – А, вы же волшебник!

– Для этого и волшебником быть не надо! Бабка, наверное, в хирургии работает?

– Ага, в гнойной!

– Точно не повезло. В медицине садисты одни работают. Здравый человек не выдержит на всякие там культи глядеть и за страданиями наблюдать…

– Но они ведь ангелы вроде как! Нас лечат…

– Так-то это так. Я их ценю и уважаю, ты не подумай чего. У меня предрассудков нет. Просто мое наблюдение: в медицину идут те, кто привык к боли и нуждается в ней, как бы дико не звучало. Но ни один в белом в этом не признается даже себе самому! Но я перед ними преклоняюсь: они нашли гуманный способ удовлетворять свой садизм. Лучше, чем в подворотнях людей расчленять!

Юле нечего было сказать. Ее бабуля-кровопийца на работе даже деньги получала за свое предназначение, только вот дома бесплатно орала и мучила близких.

– Значит, пока она не видит, тебя зовут Аня?

– Да.

– А кто же такая Юля?

– Та, которая постоянно подстраивается и не имеет право быть собой, а только той, чтобы нравилась бабуле.

Юля спокойно сказала эти слова, не боясь привычных ответных фраз, к примеру, «благодарить бабушку надо, она тебя вырастила, выкормила, молись на нее» – избитые речи, которые она наслышалась от той же тети Лиды. Хотя Юля никогда не осмеливалась выражать недовольство по поводу бабулиного воспитания, но эти словечки говорились постоянно. Видимо, впрок, чтобы Юля и не заикнулась, что ей может быть плохо. Но новый знакомый был не такой.

– А что станет, если ты взбунтуешься?

– Она меня убьёт.

Лёша, шутливо взглянул на Юлю и, наверное, хотел было озвучить какую-то забавную мысль по этому поводу, но замолк на полуслове. Юля замерла на месте, лицо ее сделалось отрешенным и безучастным, она будто провалилась в другую реальность. Что бы там ни было, но она верила в то, что говорила.

Лёша легонько дотронулся до ее руки.

– Юлианна, ее здесь нет! Тебе незачем замирать, возвращайся. Я не твоя бабуля.

Она вздрогнула и часто-часто заморгала, сдерживая едва подступившие слёзы.

– Вам никто не говорил, какие у вас большие уши! – громко рассмеялась она.

– Говорил, конечно! А, знаешь, что это означает?

– Не-а.

– Это признак доброты! Не веришь мне, спроси у любого физиогномика! Разве ты видела злодеев с большими ушами?!

– «Бабушка, бабушка, почему у тебя такие большие уши?!» – Юля расхохоталась.

– Ха-ха-ха! Тонко подметила, но я все же не твоя бабуля! – улыбнулся Лёша.

– А кем вы работаете? – спросила Юля. – На кого учились?

– В духовной семинарии учился. – Молвил Лёша.

Юля попятилась от него и даже разгорелась от стыда за свой нимфетский костюм!

– Да не бойся, ушастик. – улыбнулся он. – Я тебе проповеди читать не буду. К тому же я два года всего отучился.

– Почему же не окончили? Сами ушли?

– Выгнали. Анашу с местными пацанами курил.

Юля протянула задумчиво «м-м-м» и спросила:

– А сейчас вы кем работаете?

– Дворником. А где твоя мама?

Юля резко утихла.

– Умерла…

– Сочувствую тебе, ушастик. Моя тоже.

– Давно?

– Мне пять было. Я толком не понимал ничего. Играл с братом в прятки вокруг ее гроба. Помню, что мне было весело, ведь она лежала, молчала, не просила нас разговаривать тише. Мне, пятилетнему, это казалось странным, но все же я особо не задумывался, почему мама такая спокойная и молчаливая.

Юля содрогнулась и обхватила себя руками: новый товарищ говорил жутковатые вещи.

– А какое твое последнее воспоминание с мамой?

– Я не помню. Мне был месяц…

Лёша взглянул на Юлю и долго смотрел, ничего не сказав, только сильнее затянулся сигаретой.

– А как на вас повлияла ее ранняя смерть? – осторожно спросила Юля.

– Когда она умерла, ей было тридцать три. Моя первая жена умерла в том же возрасте, потом вторая… Я дважды вдовец, а мне всего сорок три…

Юля съежилась и почувствовала, как лицо заливает краса ни то стыда, ни то вины. Она опустила голову и глядела в землю. Лёша тут же это заметил и мягко произнес:

– Юлианна, все в порядке. Ещё раз напоминаю, что я не твоя бабка, не стыжу тебя и не виню. Мне и самому охота поделиться с тобой.

Юля медленно подняла голову и слабо улыбнулась.

– Как же вы пережили их смерти?

– Сам не знаю… Помню, когда Леночка умерла, я вышел из больницы (врач только-только сказал, что ее не стало), подошёл к первому ларьку и купил бутылку водки. Высушил залпом…

– И что же? – любопытно спросила Юля.

– Ничего! – пожал плечами Лёша. – Ничего не почувствовал, словно воды выпил… Знаешь, мне иногда кажется, что вся моя жизнь и крутится возле того гроба. Застряла и не даёт идти дальше, да и я словно уходить не хочу. Что с первой, что со второй женой – весело, весело, весело, а потом тишина. Гнетущая, мёртвая. Как у того гроба с мамой. И она больше никогда не проснётся. Сплошная глушь. Лучше бы кричала.

– Я вам завидую. –