порадовался, — гирлянды из трупов, похоже, лысого тарвальца не смущали. — Половина — казнокрады, другая половина — бандиты…

— А третья? — поднял бровь Аркан. — Третья половина?

— Не бывает третьей половины, ваше высочество… — неуверенно проговорил тарвальский баннерет, знаменитый Кровавый Цирюльник. — Откуда ей взяться?

— Зная моего папашу… — начал Аркан, но тут же прервался, засмотревшись на некое масштабное действо развернувшееся как раз на другой стороне Эдари, куда копыта лошадей дружины Буревестника должны были ступить с минуты на минуту.

Там раскинулась ярмарка: шатры, повозки, жаровни с мясом, выпивка, музыканты… Понятное дело — крестьяне продавали зерно и скот, торговцы предлагали им ремесленные изделия, соль, полезные мелочи и инструменты. Однако, в отличие от привычных Рему с детства сельских торжищ, территория здесь была огорожена рогатками! Совсем как военный лагерь. И у единственного входа собралась большая толпа народу с вьючными животными и повозками. В основном — мужчины, одетые очень характерно: камизы, шоссы, чеп… Оптиматы?

— Это еще что за чертовщина? — удивился Рем.

— Так указ деспота, — пояснил Скавр. — На ярмарки теперь всех подряд не пускают.

— Вот как? — Рем действительно увидел с десяток воинов в черных аркановских коттах, которые по какому-то принципу фильтровали людей, одних пропуская, других — спроваживая к черту после порции ругани, третьих — направляя к реке. — И в чем суть нововведения?

— По всему герцогству… Хм! По всей деспотии перестали пускать в присутственные… Да и вообще — в любые общественные места немытых и нечесаных людей. И нелюдей! Будь ты хоть трижды эльф, если руки у тебя не вымыты и меж пальцами — короста, то ты пойдешь к черту! Или — если по волосам ползают вши!

— Однако! — дернул головой Аркан. — Дискриминация по гигиеническому признаку? Такого свет еще не видывал. И что, наши земляки-оптиматы прям сразу кинулись мыться?

— А вы сами посмотрите… Одно дело — присутственные места, всякие муниципалитеты и конторы, там этих самых, прости Господи, земляков и днем с огнем не встретишь, и другое — осенние ярмарки! Вы спрашивали про третью половину? Вот она, ваша третья половина.

Дружина Буревестника уже приблизилась к месту событий достаточно, чтобы убедиться: действительно — у ярмарки назревал серьезный конфликт. Оптиматские крестьяне сгрудились в кучу перед стражниками и орали указывая на возы с продукцией и на торговые ряды.

— Чинш? — спросил Аркан. — Они впервые продают всё сами, да? Первое лето без барщины — и такая засада! Мало того что с места сдернули, так еще и мыться заставляют… Какое досадное недоразумение.

— Хо-хо, пусть привыкают, грязнули! — раздался комментарий от кого-то из дружинников, и тут же посыпались все обидные прозвища, которыми ортодоксы награждали своих соседей оптиматской веры: — Тухлятина, свинтусы, навозники!

Отмена обязательных отработок на полях феодала и введенный вместо этого указом единый денежный налог и так вызвал настоящие глобальные потрясения в оптиматской части аскеронского общества. И если прогрессивные аристократы типа дю Керванов, Варнифов или Инграма и сами уже давно ввели практику сдачи земли в аренду крестьянам в обмен на звонкую монету, то дремучая часть сельских оптиматов была задета за живое. Такая смена привычного уклада! А теперь еще и руки мыть надо! И не только руки — в принципе, если стражник чувствовал, что от желающего продать зерно или овощи на ярмарке плохо пахнет — он отправлял его прямиком к реке, мыться и стирать одежду. И это вызывало целую бурю недовольства.

Глупости? Куда там! Забитые и необразованные представители «третьего сословия» (тех, кто работает) были уверены, что еретики-ортодоксы таким образом хотят заставить их сотворить какие-то свои дьявольские обряда и погубить бессмертные оптиматские души. И одной только искры недоставало, чтобы недовольство не превратилось в откровенный бунт.

Аркан направил коня в самую толпу, Негодяй гарцевал на месте, косил дурным глазом, издавал странные звуки, распугивая оптиматских крестьян-вилланов.

— Я — Рем Тиберий Аркан, герцог Аскеронский! — выкрикнул Буревестник и взмахнул знаменем, с которого щерился жуткой ухмылкой Красный Дэн Беллами. — Вижу, мои добрые подданные, у вас возникло непонимание с людьми деспота?

«Люди деспота» заметно расслабились: черные котты и черные знамена, да и громогласное представление герцога дали им понять — прибыло подкрепление, и теперь многосотенная толпа оптиматов не сможет их смять. С другой же стороны… Один Бог знает, чего ожидать от сумасбродного молодого Аркана!

Оптиматы, которые еще не прошли сквозь фильтр стражников, и те, которые отказались мыться, собрались в кучу и буйно что-то обсуждали, а потом вытолкнули мужика, дородством и качеством одежды явно выделяющегося из толпы. Этот виллан в лихо сдвинутом набекрень кале, который едва держался на сальных волосах, низко поклонился, едва ли не метя кудлатой бородой дорожную грязь, а потом забубнил, постоянно оглядываясь на своих единоверцев:

— Вашество Аркан, это самое, как батюшка-деспот вашества-то повелел деньгой платить, а не отработки сеньору делать, так мы собрав урожай и повезли на ярмарку, чтобы и в казну-то и сеньору, и церкви-матери оптиматской положенное отдать. А люди предвосхитительства деспота не пускают! Не велено, говорят, честному оптимату на ярмарку ехать, зерно и картофель торговать!

— Вот как? — нахмурился Аркан и грозно глянул на стражников в черных коттах.

Старший из них, судя по нашивкам — сержант, тут же подкинулся:

— Ваше высочество, да мы…

— Пусть он говорит! — погрозил пальцем Буревестник. — Он такой же мой подданый, как и вы, верно? Как звать тебя, добрый поселянин?

Дружинники Аркана, хорошо знающие своего господина, уже переглядывались встревоженно — такой тон означал крайнюю степень бешенства. Но «доброму поселянину» это было невдомек, и незнакомому сержанту деспотской стражи — тоже.

— Оскар, вашество, — увидев, как грозный герцог дал укорот служивому, оптиматы явно оживились. — Я староста Шеврю-Барбю, у нас большая деревня, на триста дворов! Не пустили нас на ярмарку, почти никого! Так все и было, клянусь Фениксом! Так он и сказал: ежели не соблюдаете вы, гиены, правила, и не скребете тело свое, и не становитесь как ортодоксы — то всё, нет вам пути на ярмарку, и ничего вы не продадите! Мол ваш, оптиматский дух противен нам, и вы свою мерзость оптиматскую на ярмарку не пронесете! И что это теперь — нам от веры нашей отказываться? Или налог не платить? Герольд проезжал по градам и весям и возвещал что ныне это… Свободное вероиспытание! Никакого ущемления! Так как же оптиматский