Я глотнул кофе.

– Мы во сколько прибываем? – спросила Женя.

– В начале десятого.

– Знаешь, странно как-то. Я ведь вообще могла в Питер не поехать, билет взяла за час до поезда – и то сомневалась, хочу ли ехать. А вот взяла – и с тобой познакомилась.

– Видишь, я ж говорю: никогда ни о чем не жалей.

– Наверное, ты прав.

– Давай я тебе экспромт прочитаю. Стихотворение.

– Ты стихи пишешь?

– Немного. На самом деле это я сочинил, когда в последний раз ходил курить в тамбур. Там, знаешь ли, особая атмосфера, поэтическая.

– Читай тогда скорее!

– Итак:

Этой встречи могло не случиться

В пене дней, так похожих на бред:

Я мог бы просто напиться,

Ты могла бы не взять билет.

Мне б тогда не увидеть улыбки,

Озарившей грешный мой путь,

Ведь жестокой судьбы ошибка

Могла разом все перечеркнуть.

Слава богу, все стало, как стало, —

Словно в старой сказке точь-в-точь;

Жаль одного – слишком мало

Длилась эта в поезде ночь…

– Ты сейчас это сочинил, правда?

– Правда.

– Классно!

– Ну, как умею уж…

– Нет, правда, замечательно. И так в тему. Даже про билет.

– Я не волшебник, я только учусь.

Мы посмеялись. Потом Женя пошла умываться. А я пошел курить. Мы приближались к конечной точке нашего маршрута. Последний бросок до дома…

…‒ Действительно, жаль, что так мало длилась эта ночь в поезде, – грустно улыбнулась Женя, когда вернулась, – только познакомились и уже надо расставаться.

– Что поделаешь. Это спектакль – жизнь, и такие у нас в нем роли. Но, раз случилось так неожиданно познакомиться, можно это знакомство и продолжить. Ты как считаешь?

– Я только за!

– Тогда нам необходимо обменяться номерами телефонов и при первой же возможности встретиться!

– Так и поступим.

Мы обменялись контактами и договорились обязательно встретиться. Если я буду в Москве – звоню ей, если она в Питере – звонит мне.

– Ну, вот и замечательно.

– Да!

А наш поезд, между тем, въезжал в Петербург. Потянулись угрюмые пакгаузы Ижорских заводов, мрачные заборы Металлостроя, поезд убавил ход. Пассажиры на соседних местах собирали вещи. Кто-то ругался на непослушного ребенка в конце вагона.

– Тебя будут встречать? – спросил я Женю.

– Вряд ли. Не люблю, когда меня встречают, сама до места доберусь.

– А меня, наверное, будут.

– Друзья?

– Да.

– Понятно, – в ее голосе скользнула едва заметная грусть.

По вагону прошла проводница:

– Через десять минут прибываем!

Мы стали собираться. Я достал свою сумку и одел китель, фуражку оставил в руках. Люди потихоньку тянулись к тамбуру.

– Ну что, пойдем?

– Пойдем.

Мы стали двигаться по проходу к выходу из вагона.

– Не торопитесь, – кричала проводница, – все успеют выйти.

Поезд въезжал на Московский вокзал, маневрируя по путям. Мимо поплыл перрон, на котором толпились встречающие.

– Вот и приехали, – сказал я вслух.

– Да. А ты совсем не поспал.

– Я-то что… Вот тебе не дал…

– Я еще успею, – улыбнулась Женя.

Наконец поезд остановился. Проводница открыла дверь из вагона. Пассажиры потянулись из вагона. Мы следом протолкались к выходу. Я вышел первым и подал Жене руку. Она легонько прыгнула на платформу.

– Давай теперь прощаться, – улыбнулась она.

– Давай.

– Ну пока!

– Пока. Я тебе позвоню.

– Хорошо. Обязательно позвони.

И она пошла прочь. Я остался стоять.

Сквозь толпу увидел приближающихся друзей: они меня узнали и двигались ко мне, широко улыбаясь и приветственно махая руками. Я же провожал взглядом свою новую знакомую, она лавировала в толпе, постепенно удаляясь. Внезапно остановилась, обернулась и, найдя меня глазами, улыбнулась. Потом пошла прочь, уже не оборачиваясь. Улыбнулся и я.

Помню, мне так хотелось остаться

Где-то рядом с тобой… навсегда…

А мимо мелькали станции,

Мимо неслись города.

Мы знали: пусты обещанья,

Меня ждали дела, тебя – старый друг,

И впереди как синоним прощанья

Из болот выползал Петербург.

Рассекая реальность перроном

На до и после этих коротких часов,

Когда в душной утробе вагона

Мы лишали друг друга снов.

Не забыть улыбки мне девичьей

И твоих глаз двух живых огней,

Но как в песне у Макаревича

Каждый пошел своею дорогой, а поезд – своей.

Я почти закончил родившееся где-то внутри стихотворение. Строки, запечатлевшие еще один виток сюжета в этом спектакле под названием «Жизнь». В спектакле, где нам уготованы подчас совершенно неожиданные роли. Пусть все так и будет. Эта песнь спета, но сколько их еще впереди?

Я пошел навстречу друзьям.

Так бывает. И даже часто. Тебе просто становится противно – и все. Быть статистом легко, но неинтересно. Дорога героя – другая. Это прыжок в пропасть без парашюта. Ты знаешь, что разобьешься, знаешь, что назад дороги уже не будет. Ты будешь терзаться, плакать ночами, кусать локти, но дороги назад не будет, ее уже нет. И тогда тебе становится противно.

Это гадкое чувство – когда что-то ноет внутри. Словно какая-то деталь сложного механизма под названием Ты, какая-то совершенно мелкая шестеренка разболталась и начинает дребезжать, задевая сотни других. В такие минуты, часы, дни и месяцы трудно писать. По крайней мере, стихи. Стихи выходят сырые и серые, словно похмельная блевотина. Их совершенно невозможно читать.

Эти стихи необходимо сжечь. Как, впрочем, и все другие. Стихи… Не много ли надежд мы вкладываем в покойника? Этому парню каюк. И он в отличие от нас это хорошо понимает.

Хотя две или даже три женщины в моей жизни отдались мне за мои стихи. Пожалуй, так можно сказать. Они были безумны. Стихи и безумие – это разные грани одного целого. Даже, правильнее, – это и есть одно целое. Безумие обреченного на смерть героя, вакхическая пляска сумасбродного сатира.