Унтер-офицер уходит и возвращается с полковым командиром и двумя штабными офицерами. Затем докладывает старшим по званию, и полковой командир дает команду «вольно». Он спрашивает имя у каждого из нас, а также задает вопросы о местожительстве и происхождении. Когда он узнает, что среди нас нет никого, кому больше семнадцати, то с воодушевлением произносит:

— 1928-й год рождения — последняя надежда Германии. Ваш фюрер верит в вас!

Затем он добавляет еще несколько слов о том, что фюрер послал свою молодежь в окопы для того, чтобы она знала о жертвах, приносимых фронту.

При этом под горлом у него покачивается Рыцарский крест. На солнце ярко сияют дубовые листья у него на петлицах.

Из строя выходят самые старшие по возрасту солдаты. Офицеры уходят в офицерскую столовую. Сержант командует:

— Направо!

Мы строем отправляемся на фронт.

Покидаем фабричный комплекс через восточные ворота. Дорожное покрытие заканчивается, и начинается грунтовка, сильно разбитая колесами повозок и гусеницами бронемашин. Вижу огромные танки, съехавшие с обеих сторон дороги в лес. Поражаюсь их количеству, их больше, чем я мог предполагать. Внешний вид боевых машин обманчив. Они замерли в неподвижности, поскольку у них нет бензина. Танкистов, одетых в черную форму, теперь разместили в окопы как простых пехотинцев.

Среди деревьев стоят грубо сколоченные хижины — это казармы, занятые солдатами войск СС. Любой солдат, покинувший передовую, может добраться только до этого места, если его, разумеется, не успеет схватить военная полиция, потому что для фронтовиков это граница тыла. Здесь царствует военная полиция, сковавшая кольцом страха сердца воюющих на фронте солдат.

У них специально натасканные на людей собаки, которые по ночам охотятся за теми беглецами, у кого от ужаса боев не выдержали нервы. Солдаты войск СС лениво развалились на стульях, безмятежно подставив лица солнечным лучам. Выражение этих лиц обманчиво миролюбиво.

Проходим мимо домиков немецкого Красного креста, где разместились полевые госпитали. Чувствуем отвратительный запах карболки и крови. Раненые солдаты греются на солнышке. Их товарищи, которым ампутировали конечности, заново учатся ходить. Сворачиваем с главной дороги направо и идем по полям и лугам, чувствуя, как с каждой минутой солнце начинает припекать все сильнее. С каждым шагом ранец кажется мне все более тяжелым. Горло горит от жажды, желудок своим урчанием постоянно напоминает о том, что я уже давно не ел. Вдалеке вижу красную макушку какой-то церкви.

В деревне мы спрашиваем, где находится командный пункт батальона, и тащим свои усталые кости еще два километра до тех пор, пока не оказываемся в последнем доме на дальнем краю деревни. Она расположена возле дороги, которая ведет в Фюрстенвальд. Мимо нас проезжает обоз. Усталые лошади, понурив голову, с трудом тянут тяжелую поклажу. У нас есть немного времени, чтобы отдохнуть на командном пункте. Мы ложимся в кювет и закрываем глаза.

Проходит добрый час, прежде чем нас отправляют на командный пункт роты, к которой мы приписаны. Нам приходится тащиться обратно, на противоположный край деревни, откуда мы недавно пришли. Там находятся части самых разных родов войск. Взвод выстраивается в очередь за пайком. Слышен звон церковного колокола, созывающего местных жителей к молитве.

Поворачиваем налево и направляемся к железнодорожной станции. Поезда здесь не ходят уже давно, и между рельсами выросла высокая трава. Через узкоколейку проезжает грузовик, громко сигналя нам.

Командный пункт нашей роты находится на ферме неподалеку от станции. Сопровождающий унтер-офицер докладывает о нашем прибытии и направляется обратно в полк. Молодой лейтенант, командир роты, выстраивает нас в одну шеренгу, затем делит на отделения соответственно возрасту и росту. В наше отделение попадают практически все те, кто ночевал вместе в казарме. Нам представляют нашего унтер-офицера, переведенного в пехоту из парашютной части[31]. Это невысокого роста пруссак с приятным лицом.

До нас доносится запах варящегося горохового супа. Оказывается, что на нас не рассчитывали, решив, что пайков нам хватит до сегодняшнего вечера. Тем не менее мы получаем по миске горячего дымящегося супа.

После еды расходимся по своим отделениям. Некоторым из наших солдат придется спать в сарае рядом с командным пунктом, потому что мест для ночлега всем не хватает. Мы отправляемся дальше. В нашем отделении 17 человек, включая унтер-офицера.

Идем строем вдоль железнодорожных путей, затем сворачиваем на тропинку, петляющую через пыльное поле. Вижу первые побеги молодой травы.

Скоро перед нашими взглядами предстает развороченная взрывами земля и кучи песка в тех местах, где вырыты траншеи и блиндажи. Мы находимся на позиции № 16, где нам предстоит ночевать. Один за другим спускаемся по земляным ступенькам вниз. Проход настолько низкий, что нам приходится нагибать голову. Помещение крошечное, как кукольный домик. У входа стол, под ним две шаткие скамьи. Два ряда лежаков с охапками соломы возле задней стены. Мы заходим поочередно, бросаем вещи на лежаки и выходим наружу. В блиндаже так тесно, что мы постоянно толкаем друг друга локтями. Когда мы все оказываемся внутри, то напоминаем сардинок в банке, нам приходится укладываться едва ли не друг на друга. Поесть всем одновременно в блиндаже невозможно, кому-то приходится оставаться на своих лежаках.

Пока остальные устраиваются на ночлег, я вместе с Гейнцем и Штрошном выхожу в траншеи. Местными фортификационными сооружениями занимались жители деревни и члены гитлерюгенда, и поэтому вся система траншей прорыта хаотично, без какого-либо единого плана. Рядом с готовыми траншеями есть такие, что лишь намечены и имеют глубину не больше одного штыка лопаты.

Перед окопами, обращенными на восток, земля плавно обрывается вниз от железной дороги к заливным лугам. На дальней стороне она снова вздыбливается невысокими холмами. Справа от нас находится деревня Литцен, окруженная полями. Она заканчивается холмом с ветряной мельницей. Вдали слева возвышаются крыши литценского комтура[32], орденского подворья. Позади нас местность ровная, плоская. Дальних лесов нам не видно.

Наша позиция является местом для отражения атаки вражеских танков. Этому также способствует всхолмленная местность и заливные луга. Я задумываюсь над тем, рискнут ли русские танки свернуть с дороги и двинуться прямо на нас. Мы находимся на третьей линии обороны, и наша позиция носит имя последнего немецкого президента. Рельеф, как я уже сказал, здесь неровный, и поэтому передний край, до которого всего пара километров, виден плохо[33]. Старая мельница — единственный ориентир. Слева от деревни и мельницы видно расположенное на склоне холма старое военное кладбище. Его кресты похожи на лишенные листьев деревья.