самая, грустная и молчаливая, со странной прической, закутанная в ткани. Она тихо вскрикнула, кинулась к нам, ухватила моего угнетателя за локоть, что-то непрерывно вереща неприятным, надтреснутым голосом. Хозяин обернулся, рыкнул и зло оттолкнул тетку от себя.

Да это же моя мать — озарило меня вдруг! Вернее, мать этого… Женщине было очень страшно, она излучала страх, но всё же кинулась защищать свое несчастное чадо. Как могла.

Сейчас женщина сидела на полу с растрепавшимися волосами. Она разревелась, тихо поскуливала и тянула руку к нам, что-то прося у мужчины.

«Ну, понятно, что просит, — осознал я, кривясь от боли в горле. — За кровиночку родную. Ох, женщина, плачьте жальче! Я уже на пределе!».

Слезы матери проняли Хозяина. Он опустил взгляд, что-то пробурчал грубо, потом ухватил меня за оплечье и швырнул куда-то себе за спину. Естественно, я не удержал равновесия и рухнул прямо на свою недоруку. Тело пронзила боль. Что ж, болевые ощущения ко мне тоже вернулись…

Пока я потирал ушибленную куриную лапу, Хозяин подошел к женщине, сжал в крепкой горсти ее спутанные волосы, повернул лицом к себе и начал что-то выговаривать. Периодически тыча в меня толстым пальцем.

«Непонятно, — я старательно смотрел вниз и в сторону, следуя неписанному кодексу бета-обезьяны. — Я „император“. Мать моя — тоже, наверное, „императрица“. Вон и подле трона стояла. Но что-то моя корона тут мало значит. И кто тогда этот мудила, что позволяет себе трепать мать владыки на его же (моих!) глазах? Как мне реагировать? Гневаться? Кликнуть стражу? Кстати, тот генерал Глыба вряд ли пляшет под дудку Хозяина».

Я бы кликнул эту чертову стражу — больно уж сейчас меня бесил Хозяин — да не знал, как это сделать.

Меж тем, злыдень закончил выговаривать и толкнул женщину в мою сторону. Рыдающая и до ужаса некрасивая в этом состоянии «мать» даже не встала. Она поползла ко мне на четвереньках, села рядышком и начала что-то говорить срывающимся голосом. Говорила, говорила, сглатывала слезы, поглаживала мое колено. Убеждала, словно нужно было ребенку укол поставить. «Как комарик укусит — и всё! А потом я тебе мороженку куплю…».

«Женщина, да вы хоть целый час уговаривайте! — вздохнул я. — Не понимаю я ни слова! И рад бы помочь, да никак».

Я, конечно, лукавил. Мне прекрасно было известно, что просила у меня Мамаша, и чего добивался Хозяин. Всего лишь сказать «вема» вместо «намо». Просто согласиться на что-то, чего очень хотел этот мужик. На пару с наглым Носачом.

Всего лишь.

Но ведь у этого «да» наверняка будут последствия! Черт его знает, какие! Это даже не вопрос про пики точеные, тут всё может оказаться намного страшнее. И я печенкой чуял, что ответил правильно. Печенкой и в переносном, и в прямом смыслах. Все-таки телу доверился, когда ответ выбирал. Хозяин — злой. Он наверняка хочет что-то плохое. И давать ему это нельзя. Только вот, с другой стороны, я в его власти. Не знаю, насколько, но он явно не в первый раз орет на своего «императора». Швыряет его, как кутенка. Может быть, разумнее уступить?

Всегда приятно, когда тебе мешают сделать сложный выбор. Да, это не спасение: принятие решения всего лишь откладывается. Но кто не любит отложить неприятное на потом? Вот и я вздохнул с облегчением, когда в комнату снова вверглось «чудовище». Мой давешний Медработник был не один, а сразу с четырьмя подельниками. Те тоже были в масках (правда, заметно попроще). По старой доброй традиции местного здравоохранения, они энергично окуривали всё вокруг дымком из плошек. Зато скалок «медбратьям» не полагалось — это была прерогатива старшего.

Рекомый старший, что-то напевая и нетерпеливо припрыгивая, устремился ко мне, ухватил за здоровую руку и резко поднял на ноги. Всей пятеркой меня принялись окуривать под заунывные песенки. Хозяин лезть в происходящее не стал, я понял, что у местного клира тоже есть своя власть, куда даже мой персональный деспот лезть не решается. Шаманыши поправили на мне все одеяния и украшения — и снова куда-то повели.

Знакомые коридоры, знакомый зал… но меня ведут дальше! Нестерпимый яркий свет ударил меня по истомленным сумраком глазам — я впервые в этом мире вышел под жаркое тропическое солнце. Встал, закрылся было ладонью, но один из шаманышей быстро одернул мою руку. Они уже взяли меня в коробочку и подвели к еще одному трону.

Я жадно вертел головой, оглядывая новый мир. Справа от меня (это был юг) кучками налеплены глинобитные серо-желтые домики, которые плавно уходили в гору. Слева (соответственно, на севере) такие же домики плавно спускалиськ неширокой мутной реке. Всё это перемежалось изогнутыми кусками полей и огородиков, пучков деревьев. Типичная деревня, вплетающая свою плоть в окружающую местность.

А прямо передо мной находилась небольшая желтая площадь, на которой бушевала толпа.

Они окружали площадь неровным кругом — сотни две, если не три. В основном, мужчины, но имелись в толпе и женщины, и дети. Все — смуглые, черноволосые, все едва одетые. Дети вообще мельтешили под ногами взрослых голы и босы.

«Полюбуйся, величество — твои подданные», — съязвили из-за двери.

Зрелище и впрямь не вдохновляющее. С другой стороны, для меня сейчас главное, чтобы эта толпа меня не убила. Может, рукой им помахать?

Я даже попытался дернуть правой рукой, по привычке забыв, что я калека. А пока вспоминал это — уже одумался. Мало ли чего эти люди от меня ждут? Может, им тут хлеб нужен! Или права гражданские. А мои махания для толпы станут, что красная тряпка быку.

Сдержался. Сел на выносной трон, предоставив событиям идти своим чередом. Народ, кстати, мое появление оставил без особого внимания. Ни одного чепчика в воздухе я не увидел.

«Я вообще точно император?».

Оказалось, толпа ждала жрецов. Медработник с подельниками оставили меня сидеть на камне, а сами рванули в центр площади. Уже не сдерживая себя, всё это шапито начало прыгать и плясать, окуривать народ и петь песни во всю глотку. В толпе хит подхватили, и вскоре площадь гудела одним неровным хором. Выходило нестройно, но я вынужден был признать: птичий/лягушачий язык моих подданных для пения весьма подходящ. Медработник периодически выскакивал на периферию площади, к самым людям и что-то восторженно кричал. Я только теперь заметил, что толпа стояла не одним сплошным кольцом, а несколькими кучками. Посчитал — шесть кучек. Не считая дворцовой челяди, что столпилась подле моего величества. В кучках царила иерархия: в центре стояло старичье одетое побогаче, а вокруг уже — разновозрастное отребье.