— Зачем? Это отработанный материал природы.

— Женька! Почему ты мне сразу не сказал?

— Я не знал, что они уже приняли снотворное. Иначе мы бы просто послали их в резервацию.

— Да? Значит, предотвращать самоубийства нужно, а спасать уже необязательно?

— Ты совершенно прав. Решение о самоубийстве, принятое представителем вида homo naturalis до того, как он увидит резервацию, является необоснованным. Поверь мне, резервация — это значительно лучше, чем лес. Потом — пожалуйста. Я сам остановлю сердце любому homo naturalis, который меня об этом попросит. Их существование не является необходимым. Это акт милосердия и воля Высших. Но тратить усилия на спасение homo naturalis совершенно нелогично. Они не стоят усилий, которые могут быть потрачены на их спасение.

— Женька, когда ты так говоришь, мне тебя убить хочется.

— Станешь Высшим — будешь иметь полное право. Но тогда у тебя наверняка пропадет это желание.

Тим отвернулся к окну и отмотал немного назад кассету, оставшуюся в магнитофоне. Включил.

Плачь, слышишь — Небо зовет нас, так плачь,

С гулом рушатся времени своды,

От свободы неистовой плачь,

Беспредельной и страшной свободы!

Плачь, мы уходим навеки, так плачь,

Сквозь миры, что распались как клети

Эти реки сияния! Плачь!

Ничего нет прекраснее Смерти![2]

— разнеслось по комнате.

Тим открыл окно. В лицо ему ударил холодный ветер.

— Первый этаж, — прокомментировал Женька.

Тим повернулся к нему.

— Слушай, Жень, у меня к тебе просьба.

— Да?

— Обещай, что выполнишь.

— Скажи сначала.

— Останови мне сердце.

— Высшему? Никогда!

— Я не хочу быть Высшим.

— Тебя не спрашивают. Эй, полиция, окно закройте. Вы мне Высшего простудите. Он еще не научился изничтожать в своем организме непрошеные бактерии. Не хватало еще потерять такое сокровище из-за осеннего сквозняка! Высшие — они товар штучный.

Окно закрыли, и Тим был выгнан на середину комнаты. Юра на своем диване вздрогнул и закашлялся, у него началась агония.

— А мне говорили, что это совсем безболезненная смерть, — прошептал Тим.

— Обычно человек захлебывается рвотными массами, — заметил Женя.

Он взглянул на умирающего, и тот затих.

— Остановка сердца, да? — спросил Тим.

— Да. Мне сделать то же самое для Лео?

Тим кивнул.

Иной перевел взгляд на кровать, и рука Лео бессильно упала.

— И я пошел отсюда!

— Ты арестован, — спокойно заявил Женя.

— До Единого Института Генетики, да?

— Совершенно верно. Поль, — обратился Женя к другому Иному. — Одолжи мне полицейских, а сам приберись здесь.

Поль кивнул.

— Для меня вслух говорил? — спросил Тим, когда они спустились с крыльца.

— Для тебя.

Вслед им из покинутого дома поплыл мутный серый дымок, и Тим почувствовал слабый запах тления.

Я опустился на колени и вынул нож. Встал, пошел на кухню, бросил нож в раковину. Сел, закурил. Одну сигарету, вторую. Что на меня нашло? Кажется, мы выпили не так уж много. Сейчас голова работала яснее некуда. Я бросил окурок в пепельницу. Он был в крови, как и предыдущий.

В соседней комнате стыл труп моего соседа, и я сидел и ждал, когда мне остановят сердце. Все равно, где ждать. Я для них свечусь, как зажженная папироса на позициях противника. Сгусток отчаяния и страха. Удивительно, как я успел выкурить целых две сигареты? Рассеянно открыл пачку. Закурил третью.

Вообще Иные косо на это смотрят. Вполне могут прочитать лекцию о потреблении яда и в красках расписать, что при этом происходит с легкими и кровеносной системой. Хотя что с нас взять, с homo naturalis? Теперь они homo sapiens. Мы лишены этого титула. Зато у меня своя табачная плантация, вполне официальная, разрешенная. Была. Мы имеем право заниматься сельским хозяйством и ремеслом. Для более интеллектуальной деятельности существуют Иные и Высшие. Раньше я был математиком. В общем, правильно. Иной решит любую проблему в сто раз быстрее меня. Я бы и сам перестал этим заниматься, когда появились Иные. Но тогда еще оставалась надежда, что я из них. Внешних признаков хватало. Хорошая память, способности, интеллектуальные интересы. Когда расшифровали геном, мне было двадцать восемь лет. Год с замиранием сердца я ждал своих результатов…

В общем-то мне повезло. Я пережил политику тотального уничтожения (меня не ликвидировали по молодости лет), меня не оставили подсобным рабочим на материке (говорят, это хуже), а отправили сюда, на остров Сейби в Атлантическом океане. Везунчики с острова Сейби… Мы должны выполнять только три условия: никогда не покидать острова, во всем подчиняться Иным и не совершать преступлений. Преступникам обычно останавливают сердце путем изменения потенциалов продолговатого мозга. Очень гуманная смерть.

Я закурил четвертую сигарету. Ареста, расследования и суда не бывает. Зачем? Они и так все видят. И не надо искать преступника. Резкий эмоциональный всплеск в такой-то час, в таком-то районе, и вы видны как на ладони. И даже если у вас железные нервы, а ваша жертва не успела испугаться — все равно найдут. Наверное, не бывает людей с железными нервами. Если только это не сотое убийство в вашей жизни. Но таких здесь нет. Вычисляют после первого. Преследовать преступника тоже нет необходимости. Остановить сердце можно и на расстоянии.

Я докуривал четвертую сигарету и был жив. За что мне такая милость? Впрочем, какая «милость»? Ждать милости от Иных — занятие в высшей степени бессмысленное. Я для них всего лишь взбесившееся животное. Самое ужасное, что и для себя тоже. Я не понимал, почему я убил Дика.

Я бросил окурок в пепельницу и пошел в ванную мыть руки. Не потому, что хотел скрыть следы, — просто противно. Долго оттирал запекшуюся кровь. Снял полотенце, вытер руки. По-моему, на нем остались розовые следы. Мне хотелось подышать воздухом.

В прихожей накинул плащ. Не удержался, заглянул все-таки в комнату. На полу нелепой безжизненной кучей лежал мой друг Дик — грузный любитель выпивки и застолья. По ковру расплывалось большое красное пятно. Я резко захлопнул дверь. Меня подташнивало.

На улице накрапывал мелкий дождь. Я не стал открывать зонтик, так даже лучше, и пошел по ночному поселку куда глаза глядят. То и дело во дворах при моем приближении начинали лаять собаки. Я все не мог успокоиться. Сердце бешено колотилось. Почему они не остановят этот проклятый, дурацкий мотор? Почему они медлят?