— Жаль собаку, — сказал он. — Уберите ее, пока дети не увидели.

На завтрак в Дар-эс-Саламе неизменно подавали сочную спелую папайю, только что сорванную в саду, а на нее выжимали сок целого свежего лайма. Почти все белые мужчины и женщины в Танганьике получали на завтрак папайю с лаймовым соком, и, по-моему, старые колонизаторы знали, что делали. Это — самый полезный и освежающий завтрак на свете.

Однажды утром в конце августа 1939 года я ел на завтрак свою папайю и размышлял, как и все остальные, о войне с Германией, которая, как все мы понимали, вот-вот разразится. Мдишо слонялся по комнате и делал вид, что очень занят.

— Ты знаешь, что скоро начнется война? — спросил я у него.

— Война? — мгновенно оживился он. — Настоящая война, бвана?

— Страшная война, — сказал я.

Лицо Мдишо просияло от радости. Он был из племени мванумвези, а в жилах каждого мванумвези течет кровь воина. Столетиями они оставались величайшими воинами Восточной Африки, завоевывая все вокруг, в том числе и масаев, и даже теперь при одном упоминании о войне у Мдишо закружилась голова.

— В моей хижине еще цело оружие моего отца! — воскликнул он. — Я сей миг возьму копье и наточу его! С кем будем воевать, бвана?

— С германцами, — ответил я.

— Хорошо, — сказал он. — В округе полно германцев, так что повоюем на славу.

Мдишо был прав — здесь жило множество немцев. Всего двадцать пять лет назад, перед Первой мировой войной, Танганьика была колонией Германской Восточной Африки. Но в 1919 году после перемирия Германия была вынуждена передать, эту территорию британцам, те и переименовали ее в Танганьику. Многие немцы остались в стране. Им принадлежали алмазные копи и золотые рудники. Они выращивали сизаль, хлопок, чай и земляные орехи. Хозяином заводика по производству газировки в Дар-эс-Саламе был немец, как и Вилли Хинк, часовщик. В сущности, в Танганьике немцы намного превышали своей численностью всех прочих европейцев, вместе взятых, и если разразится война, что, как мы все знали, должно произойти, то они превратятся в опасную и трудноразрешимую проблему для властей.

— А когда начнется эта страшная война? — поинтересовался Мдишо.

— Говорят, совсем скоро, — сообщил я ему, — потому что в Европе, до которой в десять раз дальше, чем отсюда до Килиманджаро, у немцев есть вождь по имени бвана Гитлер, и он хочет завоевать весь мир. Немцы думают, что этот бвана Гитлер — замечательный парень. Но на самом деле он — псих, сумасшедший маньяк. Как только начнется война, германцы попытаются убить нас всех, и нам придется убить их раньше, чем они убьют нас.

Мдишо, истинное дитя своего племени, очень хорошо понимал принцип войны.

— А почему бы нам не ударить первыми? — возбужденно воскликнул он, — Почему бы нам не застать их врасплох, этих местных германцев, а, бвана? Почему бы нам не перебить их всех до того, как начнется война? Так всегда лучше, бвана. Мои предки всегда били первыми.

— Боюсь, у нас очень строгие правила насчет войны, — возразил я. — Нельзя никого убивать, пока не дадут свисток и игра не начнется официально.

— Но это же просто смешно, бвана! — вскричал он. — Война, какие еще правила! Победа — вот что считается!

Мдишо было только девятнадцать лет. Родился он и вырос в глубинке, почти в тысяче миль от Дар-эс-Салама, близ того места, которое называется Кигома, на побережье озера Танганьика, и его родители умерли, когда ему не исполнилось еще и двенадцати. Его взял к себе в дом добродушный губернатор Кигомы и определил помощником шамбы-боя. С той поры он дорос до домашнего слуги и очаровал всех хорошими манерами и добрым нравом. Когда губернатора перевели на работу в Секретариат Дар-эс-Салама, он забрал Мдишо с собой. Примерно через год чиновника отправили в Египет, и бедняга Мдишо оказался вдруг без работы и без дома, но с одним очень ценным документом — великолепной рекомендацией от своего прежнего работодателя. Так что мне сильно повезло, что я нашел его и взял к себе на работу. Он стал моим личным боем, и вскоре мы подружились, что меня в общем-то радовало.

Мдишо не умел ни писать, ни читать, и даже представить не мог, что кроме Африки существует другой мир, другие страны и континенты. Но он был смышленым и быстро схватывал, и я стал учить его читать. Каждый день после моего возвращения с работы мы проводили три четверти часа за чтением. Учился он быстро, и хотя мы все еще застревали на отдельных словах, вскоре мы стали мало-помалу переходить к коротким фразам. Я настаивал на том, чтобы он учился писать и читать не только слова суахили, но и их английские эквиваленты, с тем, чтобы попутно усвоить элементарные знания английского языка. Ему очень нравились наши уроки, и было так трогательно возвращаться домой и видеть его с открытым учебником за столом в столовой.

Мдишо был примерно метр восемьдесят ростом, с отличной фигурой, немного плоским лицом, приплюснутым носом и великолепными, ослепительно белыми зубами.

— Мы обязаны подчиняться правилам войны. Это очень важно, — объяснял я ему. — Нельзя убить ни одного германца до объявления войны. И даже тогда надо давать врагу возможность сдаться, прежде чем убивать его.

— Как мы узнаем, что объявили войну? — спросил у меня Мдишо.

— Из Англии по радио нам скажут, — сказал я. — Мы все узнаем через несколько секунд.

— Вот когда начнется веселье! — закричал он, хлопая в ладоши. — Ох, бвана, скорей бы!

— Если хочешь воевать, нужно сначала стать солдатом, — объяснял я ему. — Ты должен записаться в Кенийский полк и стать аскари. — Аскари называли солдат из частей Королевских африканских стрелков.

— У аскари ружья, а я не умею стрелять, — сказал он.

— Научат, — сказал я. — Тебе должно понравиться.

— Это очень серьезный шаг, бвана, — сказал он. — Нужно как следует подумать.

Дар-эс-Салам

Воскресенье, без даты

Дорогая мама!

На прошлой неделе я наконец поддался малярии и слеге постель в среду вечером с жуткой головной болью и температурой 39,5°. Назавтра было уже 40°, а пятницу — 40,6°. У них какое-то новое чудодейственное снадобье, атербин называется, его огромными дозами колят в зад, и температура мигом спадает; потом вкалывают 15 или 20 грамм хинина, и с тех пор ты уже не хозяин своей задницы — слева атербин, справа хинин.

Думаю, когда ты получишь это письмо, война либо будет объявлена, либо уже закончится, но пока жизнь у нас бьет ключом. Все мы — временные армейские офицеры, с жезлами, ремнями и всякими секретными инструкциями. Уходя из дома, мы должны сообщать о своем местонахождении, чтобы нас могли собрать в любую минуту. Мы знаем, куда нужно идти в экстренном случае, но все держится в секрете, и я не уверен, проходят наши письма цензуру или нет, поэтому не буду рассказывать тебе ничего лишнего. Но если начнется война, нам придется выловить всех местных немцев, и тогда все будет спокойно…