Гитлер не относился к личностям, с которыми этим промышленникам ранее хотелось иметь дело. Но экономический кризис и мощная народная поддержка нацистского движения внушили им теперь необходимость достижения некоего соглашения. Ключевые фигуры консервативного правого крыла также стремились к авторитарному решению проблем Германии. Но без Гитлера ни одна их инициатива не нашла бы народной поддержки. Иоганн Цан, выдающийся немецкий банкир, говорит, что, поскольку молодые люди шли или в штурмовые отряды или в коммунисты, бизнесмены отдавали предпочтение нацистам за их «дисциплину и порядок». Кроме того, «поначалу, – говорит он, – сегодня обязательно нужно об этом сказать, поначалу невозможно было определить национал-социализм – это что-то хорошее с отрицательными побочными эффектами или что-то плохое с положительными побочными эффектами. Это невозможно было определить». Велись разговоры о стратегии «укрощения Гитлера». Такую политику охотно предлагал фон Папен, когда его вынудили подать в отставку в пользу генерала фон Шлейхера 2 декабря 1932 года.

Затем Гинденбург получил другие тревожные новости. В начале декабря 1932 года, на заседании кабинета министров, обсуждались результаты армейских учений «Планшпиль Отт». Вооруженные силы изучали ряд гипотетических сценариев гражданских волнений в контексте способности сил безопасности ответить на такие события чрезвычайными мерами. Майор Отт представил следующие выводы: «…Были проведены все приготовления для введения, в случае соответствующего приказа, чрезвычайного положения. Но после тщательного изучения вопроса было показано, что силы безопасности рейха и немецких земель не обладают достаточным потенциалом для поддержания конституционного порядка в случае необходимости противодействия национал-социалистам и коммунистам при одновременной охране границ»17. Иными словами, армия признавалась в своей неспособности контролировать события в стране в случае гражданской войны между нацистами и коммунистами. Генерал фон Шлейхер пытался исправить ситуацию на заседании, но безрезультатно: «Несмотря на то, что Шлейхер пытался смягчить эффект от сказанного, заявив в конце заседания, что учения всегда основываются на худшем из возможных сценариев развития событий, но далеко не всегда следует ожидать наихудшего развития событий. В действительности отчет Отта произвел глубокое впечатление на весь кабинет и даже на канцлера, постоянно промокавшего глаза носовым платком»18.

Четвертого января 1933 года фон Папен и Гитлер встретились в доме кельнского банкира Курта фон Шредера, чтобы обсудить планы на будущее. Это была первая из целого ряда встреч, в результате которых фон Папен согласился поддержать назначение Гитлера канцлером. При этом он выдвинул непременные условия: что он, фон Папен, станет вице-канцлером и что в кабинете министров помимо Гитлера окажутся только два нациста (Геринг, в качестве имперского министра без портфеля, осуществляющего контроль за авиацией и Министерством внутренних дел Пруссии, и Вильгельм Фрик, в качестве рейхсминистра внутренних дел). Гитлер согласился. 30 января 1933 года, в результате описанных интриг, когда влияние фон Папена на президента Гинденбурга наконец открыло Гитлеру дверь на самый верх, он был назначен канцлером Германии.

Бруно Хенель, убежденный нацист, описывает свою тогдашнюю реакцию на эту новость как «ликование». Реакция политических оппонентов нацизма была менее прямолинейной. Йозеф Фельдер из Немецкой социалистической партии (СПД), в то время член парламента, рассказывает, что в СПД считали: раз Гитлер законно назначенный канцлер, социалистическая партия представляет легальную оппозицию и таким образом сохраняет стабильную демократию). «Мы еще не вполне понимали, что это на самом деле означает, – говорит герр Фельдер. – Мы полагали, что способны контролировать его через парламент, – какая безрассудная глупость!»

Когда Ойген Левине услышал, что Гитлер стал канцлером, его это обеспокоило не столько из-за того, что он [Левине] еврей, сколько из-за того, что он коммунист. Левине вспоминает, что «не так мало штурмовиков встречались с еврейскими девушками, и поэтому многие немцы рассуждали: ничего страшного не случится – у них у самих девушки – еврейки, значит, они не могут всех нас ненавидеть». У него были также личные основания предполагать, что антисемитизм нацистов до некоторой степени может сдерживаться: «В одной из школ, где я был, некий нацист сказал мне: “Тебе нужно быть одним из нас”. Я ответил: “Как же я могу, я ведь еврей”. А он в ответ: “Мы не против тебя. Приличные парни вроде тебя будут прекрасно себя чувствовать в новой Германии”».

Что касается коммунистической партии, то ее отношение к назначению Гитлера канцлером вряд ли можно было назвать призывом к мировой революции. «Все случилось очень быстро после того, как мы видели постепенное приближение события, – объясняет Ойген Левине. – Линия коммунистической партии, к которой я принадлежал, состояла в том, что приход Гитлера к власти не имеет значения. Тем лучше. Он очень быстро докажет свою некомпетентность, и настанет наша очередь… Невероятным образом они не осознавали, что он, придя к власти, тут же изменит законы». Алоис Пфаллер ясно видит, в чем урок назначения Гитлера: «Во время кризиса всегда есть опасность появления людей, которые заявляют, что они обладают мудростью и необходимыми ответами, и могут принести спасение всем и каждому».

Адольф Гитлер пришел к власти законно, в рамках существующей конституционной системы. Теперь ему предстояло выполнить свои обещания и очистить Германию от демократии.

Расхожие мифы утверждают, что более всего немцам присущи стремление все делать на совесть и склонность к порядку. Об этом трубит автомобильная реклама («Вот бы в жизни все было так же надежно, как в “фольксвагене”»!). Национальная сборная по футболу демонстрирует надежность и стабильность («Немецкая команда, как всегда, показывает отличный результат!»). Едва ли удивительно, что именно эти качества чаще прочих приписывают нацистам. Коль скоро любовь к дисциплине привычно считают естественной для фашистов (Муссолини якобы «заставил поезда ходить по расписанию»), то, согласно логике, с укоренением фашистской идеологии в Германии должно было родиться государство, где царят образцовый порядок и безукоризненная дисциплина. Пропагандистские кинокадры нацистских парадов, известные по фильму Лени Рифеншталь «Триумф воли» (1936), несомненно, только подкрепляют эту идею. Если верить пропаганде, основой немецкого общества при нацистском режиме действительно были ясность и порядок. Но было отнюдь не так.

«Фюрер лично ведет смотр войск, – рассказывает доктор Гюнтер Лозе, бывший сотрудник Министерства иностранных дел и член нацистской партии, воскрешая в памяти все эти кадры как в “Торжестве воли”. – Пропаганда! И впечатляющая… Солдаты стоят ровнехонько, безукоризненной шеренгой! Но за кулисы лучше не заглядывать. Никакого порядка не было – царил полнейший беспорядок». Доктору Лозе приходилось выступать посредником между Министерством иностранных дел и другими правительственными ведомствами в 1930-е годы. По его подсчетам, не менее двадцати процентов рабочего дня уходило на борьбу за юрисдикцию с другими министерствами. Еще один бывший чиновник внешнеполитического ведомства говорит, что тратил на подобную деятельность и все шестьдесят процентов времени. Можно по-разному описывать нацистский режим в Германии 1930-х годов, но говорить о каком-либо «порядке» или «дисциплине» вовсе не следует.