в Колта что-нибудь тяжелое, если он скажет «нет», и заору благим матом, если услышу «да».

– Как больше никого и никогда.

Пожалуй, этим вариантом ему удалось сбить меня с воинственного настроя. Я даже немного растерялась, потому что слова прозвучали неожиданно искренне и как-то… чувственно. В самое сердце кольнуло знакомой болью, которая появлялась всегда, когда я думала о маме. И только тогда, когда я думала о ней. В его голосе прозвучало эхо этой боли.

– Так почему ты бросил ее? Почему бросил нас обеих? Не был готов к ребенку и семейной жизни?

– Повторюсь: у нас шла война, – холодно отозвался Колт, всякая иллюзия эмоций исчезла из его тона. – А я оставался солдатом этой войны. Я не мог притащить сюда любимую женщину и новорожденную дочь, потому что все равно не смог бы ни остаться с вами, ни защитить. У меня даже дома тогда не было, вас негде было бы поселить.

– А вариант остаться в нашем мире ты совсем не рассматривал?

На его лице промелькнуло такое оскорбленное выражение, словно я спросила, не надевает ли он время от времени женское платье и белье.

– Дезертировать? Нет, это мне не приходило в голову. Мы с твоей мамой, конечно, обсуждали, как быть, в каком мире жить, но только после войны. Леля была готова уйти со мной, возможность возвращаться и навещать родных у нее оставалась. Но война затягивалась. Время шло. А потом Леля заболела… И умерла раньше, чем война закончилась.

– Мне было три года, когда ее не стало, – процедила я, дрожа от накатившей злости. – Вы так долго воевали?

– Слишком долго.

– А потом? Почему ты не забрал меня потом? Почему повесил на шею дяде с тетей?

Наши взгляды снова встретились. Я смотрела на Колта с вызовом. Примерно так, как мечтала с тех пор, как заподозрила, что он на самом деле жив: с немым укором. Потому что ничего другого человек, бросивший меня ради собственного удобства, не заслуживал. И вся эта история с войной… Готова поспорить, что он просто вешал маме лапшу на уши, заставляя ждать, когда рак на горе свистнет. Это ведь удобно, когда новостей из другого мира нет, говори что хочешь.

– Я виноват перед тобой, Ника, признаю. Тогда это казалось правильным решением – оставить тебя там. Я подумал, твой дядя лучше справится с ролью отца, ведь у него уже был ребенок.

– И ты был чертовски прав! – вырвалось у меня. – Он был классным папкой. Поэтому, как только появится возможность, я хочу вернуться к нему. Ясно?

Последние слова вырвались как-то сами собой, я не собиралась говорить ничего подобного. Меня интриговал этот мир. И магия. И драконы. Даже горгульи. И мужчина, которого я видела накануне: хотелось научиться держать огонь голыми руками, как он. И выяснить, что за символы вспыхнули на его запястьях. Здесь было столько интересного!

И да, я хотела узнать лучше родного отца. Потому что узнать маму я уже никогда не смогу, а этот родитель хотя бы оказался жив в итоге. Наверное, каждый брошенный ребенок мечтает однажды найти того, кто его бросил, и показать, как он был неправ. И мне тоже хотелось.

Но злость, с которой я жила все эти годы, никуда не делась. И сейчас она заклокотала во мне с новой силой.

Колт так долго смотрел мне в глаза, что я едва не опустила взгляд.

– Ясно, – кивнул он и отвернулся первым. – Глеб будет держать меня в курсе расследования, но главная проблема не в том, что тебя могут обвинить в тройном убийстве. Надеюсь, ты это понимаешь.

– А в чем?

– В том, что на тебя напали, – произнес он таким тоном, словно говорил с неразумной пятилеткой.

И именно так я себя почувствовала, когда услышала это. Потому что в последние дни почти не думала об этом факте. Не хотела думать.

– На тебя напали, но кто-то убил нападавших. По крайней мере, так все выглядит. А еще у тебя появилась печать, значит, моя кровь все-таки проснулась. И если ты не пройдешь инициацию, не научишься управлять магией, это может со временем плохо закончиться.

– Какая еще печать? – в ужасе переспросила я, потому что после этих слов уже не особо вникала в сказанное. – Где появилась? Почему ты об этом знаешь, а я нет?

Колт вновь выглядел удивленным, как будто моя неосведомленность стала для него еще одним сюрпризом.

– Вот здесь, – он коснулся собственной шеи. – У основания. Ты не видела? И не почувствовала?

Я, конечно, тоже потянулась рукой к указанному месту, и нащупала в районе седьмого позвонка какие-то неровности. Вообще-то, моясь в душе после ночного происшествия, я что-то такое ощущала, но сочла сыпью или выступившими прыщами. Случается время от времени. У меня были заботы поважнее кожных дефектов – ну там, три исполосованных трупа, рядом с которыми я очнулась.

Теперь же мне требовалось срочно взглянуть, что у меня там такое появилось. Обведя комнату взглядом, я заметила ближе к выходу зеркало, подскочила и бросилась к нему, спуская с плеч куртку и оттягивая ворот футболки. Однако оказалось, что невозможно изогнуться перед зеркалом так, чтобы увидеть в отражении основание собственной шеи.

Зато я увидела, как ко мне приблизился Колт. Ему, вероятно, тоже хотелось взглянуть на печать. Было странно почувствовать его прикосновение, ведь он все еще оставался для меня практически незнакомцем, а я не очень-то люблю прикосновения незнакомцев. Поэтому я проворно вырвалась, повернувшись к нему с весьма воинственным, как мне хотелось думать, видом.

Колт с улыбкой протянул небольшое зеркало, с помощью которого можно было посмотреть на печать в двойном отражении, что я и поторопилась сделать, буркнув невнятное «спасибо».

– Обычно такие печати появляются у детей нашего мира на первом году жизни. Даже у магических полукровок… То есть, у кого один из родителей не владеет магией. Но у тебя этой печати не было ни в год, ни в три, ни почти в пять.

– Да ее еще недели назад не было, – пробормотала я, разглядывая в отражении выступающий на коже рисунок, отчасти похожий на безболезненный след от ожога, отчасти просто на раздражение. Но линии складывались в некий рисунок, заключенный