— Я хочу знать: это правда?

Напоминание сына о Росаве выбило Велимира из колеи. В груди защемило, как будто в старую рану вогнали кол и резко повернули. Велимиру показалось, что по дому прошелся сквозняк и сама Росава явилась, чтобы присутствовать при этом трудном мужском разговоре отца и сына.

— Правда?

— Правда… — И в голосе Велимира уже не было железа. — Твою мать любил и жалел, как ни одну другую… Но правда и другое… Три раза я брал себе жен. И каждый раз из рода или племени, дружественного нам. И делал это не только для себя, но и ради укрепления нашего рода. В свете диком живем, суровом и безжалостном. Среди зверья двуногого. Его опасаться надо. Того и гляди, недруги позарятся на земли наши да угодья. А то и кочевники какие набегут, чтобы разорить городища, людей побить да угнать. Легко ли было выжить нам без поддержки, без опоры? А потому есть мысль у меня, что и Ратибор, и ты, когда возмужаешь, должны взять себе жен из соседних племен, дабы сохранить дружбу с ними. Союз наш скрепить.

Никогда еще отец так серьезно не разговаривал с Чеславом, не делился такими сокровенными мыслями. Он понимал, что отец разговаривает с ним уже не как с юнцом, и это льстило ему, переводило его в статус зрелого. Но и от своего решения Чеслав отказываться не хотел. Так подсказывал ему внутренний голос, так чувствовало его сердце, так требовали его желания.

— С нами многие почтут за честь породниться. Сильные рода! Вы у меня вон какими славными взросли! — продолжал Велимир. — А девок у них красных, что рыбы в реке, — любую выбирай.

— Я уже выбрал, — упрямо заявил Чеслав.

И для него это было не просто блажью. «Коль я становлюсь мужем зрелым, полноправным, то и желание мое, и мнение должны признаваться другими», — думал Чеслав.

Упрямство сына рассердило Велимира. Он не сдержался, дернул себя за аккуратную бороду и закричал:

— Это ты так сказал, а что род скажет?

— Род тебя послушает, — уверенно ответил Чеслав.

— А Великим, богам нашим, будет ли это любо? Предкам нашим?

Такой аргумент заставил Чеслава задуматься, но ненадолго.

— Я попрошу у них благословения, — твердо произнес он.

— А если они отвергнут ее?

— Тогда…

— Замолчи! Не гневи Великих! А то скажешь сейчас какую-то глупость мальчишечью, а потом жалеть будешь. И я жалеть буду. — И после паузы с искренним непониманием спросил: — И в кого ты такой упрямый?

Чеслав и сам не знал. Но часто именно это его упрямство помогало ему добиваться своей цели. А для мужчины, и это юноша хорошо знал, достигать цели — важно. Потому как это делает его сильным и уважаемым в роду и племени, да и среди врагов его…

Видя, что сейчас с Чеславом разговаривать бесполезно, Велимир внезапно принял решение:

— Приведи ее сюда.

Чеслав постоял еще какое-то время неподвижно, думая, делать ли это? Но отец велел привести, а потому юноша молча вышел из дома.

Когда он уводил Неждану из пещеры, старая Мара, сначала молча наблюдавшая за ним, таки подала голос:

— На зыбкую дорожку ты ступаешь, парень, болотную. Того и гляди, оступишься и в прорву погрузишься. Еще есть время одуматься.

Чеслав, у которого и так на душе кошки скребли, огрызнулся:

— Что ты, Мара, вместо доброго слова вороной каркаешь? Я и без твоих сетований сполна наслушаюсь болтовни, упреков да понуканий. Сам знаю, что род моему выбору противиться будет. Ты бы лучше подсказала, как обойти препоны да склонить сородичей к моему выбору. Говорят, ты в еще не рожденный час и день смотреть можешь. Посмотрела бы для меня.

Мара подошла к нему почти вплотную и, глядя прямо в его ждущие глаза, ответила:

— То черноротые людишки брешут, как собаки, и наговаривают на меня. Беду и проклятие на Мару накликают. То, о чем ты говоришь, только Великим под силу. И не мне, хилой и смертной, с ними равняться, — горячо и убежденно произнесла старуха, и глаза ее при этом хоть и блеснули недобро, но смотрели лукаво.

— Тогда пожелай мне удачи. Она мне понадобится, — сказал Чеслав и, подтолкнув Неждану к выходу, вышел за ней.

Держа за руку свою пленницу, Чеслав стал удаляться в лесную чащу. Девушка шла за ним, время от времени оглядываясь на бывшего сторожа и место своего заточения. Она видела, что старая Мара стояла на пороге своей пещеры и задумчиво смотрела им вслед.

— Ну что ж, парень, ты выбрал свой путь — иди. И пусть твой страх да глупость людская не дадут столкнуть тебя с этого пути, — прошептала старуха.

Чеслав вел Неждану по петляющей лесной тропе. Девушка шла за ним с опущенной головой и, казалось, смирилась со своим положением. Все то время, что она пробыла в пещере, юноша навещал ее, пытаясь вызвать у нее расположение. Он приносил ей разные лакомства и незамысловатые украшения. Он был нежным и заботливым. Однажды принеся ей гребень, Чеслав собственноручно расчесал длинные шелковистые пряди ее волос. Девушка позволила это сделать, но внешне осталась безучастной. Он старался изо всех сил, однако даже голоса ее до сих пор не слышал.

Чеслав не повел пленницу сразу в селение. Попетляв по лесу, они вышли на небольшую поляну, окруженную вековыми деревьями. Посреди поляны высилась вырубленная из дерева богиня — Светлая Лада. Украшенная венками из цветов и трав, бусами и лентами, она по-доброму смотрела на пришедших с высоты своего величия. У подножия ее лежала домашняя утварь, кувшины с медами, яйца птиц и множество цветов. К ней приходили просить согласия и мира между родичами, а также помощи в делах сердечных. К ней нередко украдкой прибегали девицы и молили ее, чтобы приглянувшийся парень остановил свой взор на них. Парни просили у Лады смягчить сердце какой-нибудь гордячки, от которой голова кружилась и темнело в глазах. Приходили сюда и жены, чтобы просить защиты от суровых мужей или от мужей, остывших к ним. У Лады просили разрешения и одобрения на празднества и пиршества, а также приносили жертвы и подношения те, кто избрал себе жен, — они молили о благословении и покровительстве в семейной жизни. Вокруг нее водили хороводы девушки и парни, когда в городище праздновали свадьбы.

Ой, Лада! Ой, Лада!

Храни суженых, святое божество!

Сказывают, что когда-то давно, так давно, что молодая тогда лесная поросль теперь уже и мхом покрылась, жил на одном из глухих хуторов, рассыпавшихся по округе, парень. И был он так негож собой, что люди, увидев его, пугались и порой путали с духом лесным. И пришло время ему о подруге думать, о суженой, но ни одна из девиц не могла глядеть на него без содрогания, не то чтобы вниманием своим одарить. Сильно кручинился от того парень, и сетовал на жизнь свою, и даже Великих укорял в уродстве своем. Часто бродил он один-одинешенек среди деревьев, прячась от испуганных да смешливых глаз людских.

Но как-то нежданно-негаданно повстречал в лесу он девицу незнакомую. И была она так прекрасна собой, что не было ей равных среди тех женщин, каких видел он когда-либо. И надо же такому случиться, что эта красавица вовсе и не испугалась парня, не отшатнулась от него, а наоборот, глянула словно на молодца видного. А заговорив с парнем ласково, пробыла с ним до самого вечера. И стали они часто видеться, встречаясь на лесных полянах втайне от всех, потому как не захотела девица сказать ему, откуда она и чьего рода, а с вечерней зарей убегала от него, чтобы прийти поутру. Да недолго длилось счастье молодецкое. Захотелось парню прознать, откуда его подруженька, потому как и о свадьбе подумывать стал он. И когда с заходящим солнышком покинула его девица, пошел он за ней следом. И привела его красавица к одинокому грушевому дереву, что цвело весенним цветом посреди поляны. А подойдя к груше той, обняла ствол девица, и не стал видеть ее юноша. Подбежал он к тому дереву, да нигде не нашел подруги своей. Призадумался он, опечалился и решил не идти от дерева того, кружил по поляне, словно привязанный. Но сколько ни ждал, что появится вновь его лада ненаглядная, не пришла она более. А груша та отцвела, усыхать стала, пока и не высохла вся.