В течение трех дней и ночей я, к всеобщему удовлетворению, добросовестно выполнял свою миссию. Не произошло пи одного инцидента, и все закончилось горячим рукопожатием с канцлером Зейсс-Инквартом. Я был тогда еще молод и поэтому наивно полагал, что вошел в активную политику не случайно, а через главный вход.[27]

Триумфальный въезд Гитлера в Вену я наблюдал с очень большой высоты, а именно со строительных лесов, воздвигнутых с целью реставрации одного из музеев на Ринге.[28]Мои работники проявляли еще больше энтузиазма. Я их понимал — они встречали одного из своих, одного из наших. С высоты строительных лесов мы смотрели на необычного человека. Возможно, стоит вспомнить, что когда-то он жил впроголодь в Вене, а теперь, и мы были тому свидетелями, занял в истории место наравне с великими властелинами Австрии: Рудольфом, Максимиллианом, Карлом, Фердинандом или Йозефом — императорами Германии. Казалось, что это невозможно, но это было действительностью. Вместе с нами сотни тысяч людей криком подтверждали данный исторический факт.

Спектакль на Ринге был достоин такого события — великолепный, помпезный, с морем штандартов и цветов, с бесконечными аплодисментами, военными оркестрами и немецкими солдатами, которых встречали так, как ни одну другую армию в Австрии. В какой-то момент по бесчисленной толпе прокатилась волна восхищения: это маршировала личная гвардия фюрера — лейб-штандарте СС[29]«Адольф Гитлер». Вид этих солдат произвел на нас большое впечатление. Я не предполагал, что в скором времени окажусь в рядах этой гвардии.

Я не мог понять, где мои земляки взяли такое количество флагов со свастикой — их были десятки тысяч. Вероятно, каждая семья тайно хранила один или два флага, предвидя «насилие над Австрией». Впрочем, меня удивляли многие вещи, о которых сегодня уже забыли.

Так, например, 10 марта архиепископ Вены кардинал Иннитцер горячо поддержал референдум Шушнига, заявляя: «Как австрийские граждане, мы будем бороться за свободную и независимую Австрию. (…) Скажем «Да!»» Через восемь дней, 18 марта, его преосвященство кардинал Иннитцер, а также архиепископ Зальцбурга — Вайтц, архиепископ Кпагенфурта — Гефтер, епископ Граца — Павликовски и епископ Линца — Гфелльнер публично заявили, что «как немцы, они считают своим долгом стать на сторону Германской империи». Также они разъяснили, что «по их мнению, благодаря национал-социалистскому движению будет отодвинута опасность разрушительного и атеистического большевизма».

А что можно сказать о позиции руководителя социал-демократов — Карла Реннера, первого премьер-министра Австрии в 1918–1919 годы и председателя Национального совета до 1933 года?

3 апреля 1938 года он заявил в венской «Иллюстрированной Коронной газете»: «Наконец, через двадцать лет, австрийский народ может оставить навязанную ему фальшивую дорогу и вернуться к исходному пункту — торжественной декларации 12 ноября 1918 года. Печальный разрыв в пятьдесят лет (1866–1918) сейчас исчезает в нашей общей тысячелетней истории… Как социал-демократ и потому сторонник права народа на самоопределение, а также бывший председатель австрийской мирной делегации в Сен-Жермен, буду голосовать «Да»».

В этот же день, 3 апреля, доктор Реннер утверждал в «Новой Венской ежедневной газете»: «Если бы я, с переполненным радостью сердцем, не принял восстановление единства немецкого народа, это стало бы отрицанием моего прошлого как государственного мужа австрийского немецкого государства. Как социал-демократ и приверженец права наций на самоопределение, как первый канцлер Немецко-Австрийской Республики, буду голосовать «Да»».

Этим заявлениям поддакивал старый предводитель социал-демократов и бывший бургомистр Вены — Карл Зейтц.

После аншлюса Австрии доктор Карл Реннер жил в Гоггнитце у подножия Семмеринга и, благодаря причитающейся ему неприлично высокой пенсии, мирно и беззаботно пережил вторую мировую войну. Офицеры Красной Армии, вступившей на территорию Австрии, встретились с Реннером и склонили его к написанию письма в Москву. В кратком изложении оно звучало следующим образом:

«Его Превосходительству маршалу Сталину, Москва Глубокоуважаемый Товарищ!

В самом начале движения я близко был связан со многими русскими революционерами… Красная Армия застала меня по месту жительства, где вместе с товарищами по партии я, преисполненный веры, ожидал занятия нашей страны… Поэтому искренне и преданно благодарю Красную Армию и Вас персонально, как славного полководца этой армии, от себя лично и от имени австрийского рабочего класса. Австрийские социал-демократы будут по-братски договариваться и сотрудничать при создании Республики. Является бесспорным и не требует доказательства то, что будущее принадлежит социализму».

Результаты плебисцита, проведенного 10 апреля 1938 года, который по свидетельству всех австрийцев доброй воли действительно был свободным и тайным, оказались следующими:

За присоединение Австрии к Германской империи — 4 284 295 голосов.

Против — 9852 голоса.

Недействительные голоса — 559.

Известно, что доктора Зейсс-Инкварта — будущего комиссара Третьего рейха в Голландии — приговорили к смертной казни через повешение, тело его сожгли, а пепел развеяли по ветру. Какова же была судьба доктора Реннера? В 1945 году его вновь избрали канцлером «независимой Австрии, наконец-то освобожденной из-под нацистского ярма».

Почему позже мы оказались разочарованы? Некоторые из тех, кого мы приняли с энтузиазмом, отнеслись к нам снисходительно и с недостаточным пониманием, что при других обстоятельствах выглядело бы комично.

Озаренный ореолом триумфа в Сааре три года назад, уроженец Рейнской области гаулейтер Йозеф Бюркель был благоразумным человеком и интеллигентным политиком.[30]Однако не все, кто перешел реку Майн, были похожи на него. В Австрию присылали самых лучших людей, но, к сожалению, так было не всегда. Тип должностного лица из Германии с 1900 года чаще всего объединял в себе черты образцового учителя и деревенского полицейского. У австрийцев тоже были недостатки, но мы пробовали улыбаться и понимать того, кто не понимал нас. Чопорность, а иногда и недостаток такта со стороны пруссака или саксонца становились барьером для настоящего братского объединения, которого мы так томительно ждали. Историки, пишущие об аншлюсе, не замечали этих трудностей по причине своего предвзятого отношения к нему.