Хорошая история, как мне кажется.

Если, конечно, это правда.

К ЧЕРТУ

Последние несколько дней я как-то неважно себя чувствую.

Задача оказалась гораздо труднее, чем я предполагал. Думать о прошлом — все равно что раскапывать могилы.

Время от времени мы хороним воспоминания, в которых уже не нуждаемся. В летнем кемпинге «Оушн Коув» мы находим небольшой клочок травы за мусорными баками или дальше по дорожке, рядом с душевыми кабинками, отбираем те воспоминания, которые нам нужны, и хороним остальное.

Но приходить сюда три раза в неделю, по понедельникам, средам и пятницам, и проводить полжизни с ПСИХАМИ вроде Вероники, или того азиатского вида парня из комнаты отдыха, который рассовывает по карманам кусочки пазлов и раскачивается вперед и назад, как маятник, или той тощей СУКИ, которая скачет по коридору, распевая: «Господь, спаситель мой», когда я хочу сосредоточиться, но не могу, потому что от той дряни, которую мне здесь колют, я начинаю дергаться и капать слюной на гребаную клавиатуру… Просто это оказалось труднее, чем я думал.

— Но, вообще-то, мам, это ведь не то же самое…

— Ну, в каком-то смысле…

— Нет. Совсем не то же самое. Начать с того, что бабушка Ну не забирала тебя из школы и ты не просидела целый год дома, нарочно делая ошибки в тетрадях и гадая, потащат…

— Нет, Мэтью. Я не…

— Гадая, потащат ли тебя в очередной раз к врачу на глазах у всей школы и будут ли на тебя показывать пальцем…

— Мэтью, пожалуйста…

— Показывать пальцем…

— Все было не так.

— Все было именно так. И это ты во всем виновата. И теперь я должен снова туда идти. Мне плевать на тех, кто меня не знает. И меня не волнует, напишут на этом дурацком гипсе что-нибудь или нет. Я не…

— Мэтью, пожалуйста, послушай меня.

Она попыталась обнять меня, но я вырвался.

— Нет, я не желаю тебя слушать. И никогда больше не буду тебя слушать. Мне плевать, что ты думаешь.

— Тебе надо поспать, Мэтт.

Она стояла, чуть покачиваясь, и вдруг посмотрела на меня, как смотрят вниз с обрыва.

Оставалось сказать еще одну вещь, но мне хотелось произнести это спокойно, без крика. Каждое слово прозвучало туго натянутым шепотом:

— Я тебя ненавижу.

Мама тихо закрыла за собой дверь комнаты.

Я еще не описал нашего с папой фирменного рукопожатия.

Когда мы стали amis, то придумали этот жест. По-моему, я его уже упоминал, но не говорил, в чем он заключается. Это фирменное рукопожатие, а не тайное, поэтому я могу вам о нем рассказать.

Мы сплетаем пальцы левых рук и соприкасаемся кончиками больших пальцев. Наверное, мы проделывали это сто тысяч раз.

Я не считал.

Каждое такое рукопожатие длится секунду, но, если бы они шли подряд, одно за другим, они бы тянулись часами.

Если бы кто-нибудь фотографировал нас в тот самый момент, когда наши большие пальцы соприкасаются, а потом сложил бы все фотографии вместе и пролистывал их, как кинеограф, получился бы замедленный фильм — вроде съемок дикой природы, на которых видно, как растут цветы, как лианы ползут по деревьям.

Фильм бы начинался с пятилетнего мальчика, поехавшего с родителями во Францию. Ему не хочется спать, и он тянет время, расспрашивая отца про рака-отшельника, которого они поймали сегодня в луже, оставшейся после отлива в каменном блюдце. Рукопожатие придумал отец. Их большие пальцы соприкасаются, и фотоаппарат щелкает. На заднем плане с балкона за ними наблюдают мама мальчика и его старший брат. Они гордятся и немного завидуют.

Мелькают дни и ночи, меняются времена года, тучи расходятся, свечи оплывают воском, вянут венки. Мальчик и его отец несутся сквозь время, большие пальцы прижаты друг к другу.

Мальчик растет, как трава.

В каждом мгновении — невидимый мир, выше балконов, вне пределов памяти, за гранью понимания.

Я могу писать лишь о том, что знаю. Но я стараюсь и, честное слово, буду стараться дальше. На том и порешим.

Продрома сущ. — ранняя стадия болезни, на которой появляются ее первые признаки.

Есть погода и есть климат.

Если за окном идет дождь или вы раз за разом тыкаете одноклассника в плечо иголкой от циркуля, пока его белая форменная рубашка не превратится в марлю, это погода.

Если там, где вы живете, часто идет дождь или действительность в вашем восприятии искажается так сильно, что вы начинаете бояться и подозревать самых близких вам людей, — это климат.

Так учат в школе.

Я болен, и мой недуг похож на длинную, шипящую змею. Когда я узнаю что-то новое, он тоже это узнает.

Если у вас ВИЧ, или рак, или микоз стопы, вы ничему их не можете научить. Когда Эшли Стоун умирал от менингита, он, возможно, знал, что умирает, но его менингит — нет. Менингит ничего не знает. Но моя болезнь знает все, что знаю я. Это было трудно осмыслить, но в ту же секунду, как я это понял, моя болезнь тоже это поняла.

Это то, о чем мы узнали.

Мы узнали про атомы.

Моя болезнь и я.

Мне было тринадцать.

— ПРЕКРАТИ НЕМЕДЛЕННО!

Его лицо покраснело и на шее вздулись вены. Мистер Филипс старался сделать уроки интересными. Его нелегко было вывести из себя.

Но Джейкобу Гринингу это удалось. Я не помню, что именно он сделал. Это случилось на уроке естественных наук, поэтому, вероятнее всего, было как-то связано с газовыми кранами. В кабинете естественных наук на столах установлены краны, к которым подключают бунзеновские горелки. Может, Джейкоб засунул кран в рот и всасывал газ, чтобы посмотреть, что будет. Наверное, это его лицо покраснело, а на шее вздулись вены. Скорее всего, он собирался дунуть на огонек зажигалки, чтобы выдохнуть пламя.

Джейкоб тоже хотел сделать уроки интересными.

Мы познакомились в первый же день.

Вот как это случилось.

Папа научил меня завязывать галстук, как и обещал. Джейкоб пришел в школу без галстука. На перекличке он стал что-то шептать мне в ухо, как давнему знакомому. Он говорил, что ему надо зайти к директору по очень важному и секретному делу. Я не особо вслушивался. Мои мысли были заняты ночным разговором с мамой, когда я сказал, что ненавижу ее. В школу мы ехали в полном молчании. Я прижался лицом к холодному стеклу, а она переключала радиостанции. Я ее обидел и теперь пытался разобраться, насколько для меня это важно. Джейкоб все еще говорил, и только теперь я осознал, что он встревожен. Он захлебывался словами. Ему надо было идти к директору, но у него не было галстука. Из-за этого он так разволновался.