Матушкин, не отвечая, разглядывал стену. На стене были отчетливо видны грязные пятна от ног и следы сбитой штукатурки. К желтой газовой трубе была привязана полоска ткани.

– Эксперт тут был? Всё снимал? – спросил он у Елкина.

– Тут – да. Он только на крышу не залезал, – ответил сержант.

– А следы ног?

– Тоже. Говорит, есть отчетливые. И пробы почвы брал.

– А отпечатки на газовой трубе?

– Я его вроде подсаживал, и он кисточкой своей водил, порошок мне на голову сыпал, – сказал Елкин.

Матушкин присел на корточки, положил на колени протокол осмотра и начал быстро писать. У него была с собой картонка с зажимом. Примерно с такой же картонкой Катя ходила на летнюю практику в художественной школе.

– Так! – сказал следователь. – Картина ясна. Преступник проник через двор. Лестницы у него с собой не было. Он привязал к газовой трубе какую-то тряпку и по ней поднялся на крышу. Помогал себе ногами… Вон грязь осталась!

Петя, бочком просочившийся мимо сержанта Елкина и Ушицына, изучал то, что Матушкин назвал тряпкой. Только это была не тряпка. Это было что-то очень знакомое. Петя дернул папу за рукав.

– Смотри! – прошептал он. – Шарф нашей соседки Кристины!

– Больше двух говорят вслух! – не отрываясь от протокола, произнес Матушкин.

– Он спрашивает, можно ли забрать самокат Алёны! – нашелся папа Гаврилов.

Следователь замотал головой:

– Пока нет. Хоть эксперт всё и осмотрел, лучше ничего не трогать. Скоро начальство приедет. Поэтому постарайтесь детей не пускать!

– Ну и не пускайте! А мы к вам и не ходим! – донесся возмущенный голос, и с крыши, над местом, где был привязан шарф, свесилась голова Кости.

Матушкин выронил ручку и застонал. Какой смысл охранять закуток внизу, когда ребенок уже на крыше?

– Уберите его оттуда! Мы ведь еще на крыше ничего не сняли! – крикнул он.

Папа Гаврилов и Петя бросились к газовой трубе. Матушкин, опомнившись, преградил им дорогу:

– Не затаптывайте следы! Не трогайте газовую трубу! Как ты там оказался?

– Меня Алёна подсадила! Через наше крыльцо! – охотно объяснил Костя.

– А Алёна как на крышу попала?

– Алёну Саша сверху тянул!

– А Сашу кто на крышу закинул?

– Саша куда угодно залезет! Он дверь открыл, на ручку наступил – и забрался! – гордясь братом, объяснил Костя. За его спиной послышался грохот и радостный вопль Саши:

– Тут в крыше дыра! Всё внутри видно! А еще я свою ковырялку нашел!

– Мальчик, уйди оттуда! Уберите ребенка! Вы будете отвечать! – закричал Ушицын на папу Гаврилова.

– Алёна! Ты наверху? – окликнул папа.

– Вроде бы! – донесся с крыши не очень уверенный голос Алёны.

– И что в дыру видно?

– Да ничего мне не видно! Мне мокро. Это Саше видно. Он дерево трогает!

– Какое дерево?

– Здесь ветка огромная лежит. Крышу пробила. И он на ней каких-то гусениц собирает!

– Пусть не трогает улики! – взвыл Ушицын.

– Алёна, скажи Саше, что гусеницы – это улики! – весело крикнул папа.

– Хорошо! – Алёна что-то закричала Саше, получила ответ и тут же передала его: – Он говорит, что никакие это не улитки, а обычные гусеницы!

– Всё равно убери Сашу от дыры!

– Он меня не послушает, – философски ответила Алёна.

– А ты сделай, чтобы послушал!

– Ну ладно! – довольно вяло согласилась Алёна, и тут же в голосе у нее вспыхнуло предвкушение: – Но имейте в виду, я использую рычаги воспитания!

«Рычагами воспитания» Алёна называла красные, торчащие в разные стороны уши Саши, так и напрашивающиеся на методы активной педагогики. Голос Алёны сместился и затих. Должно быть, стараясь остаться незамеченной, она подползала к «рычагам воспитания». Однако прежде чем она подползла, послышался треск черепицы и крик.

– Алёна! Что там? – закричал папа Гаврилов.

– Этот чудик попытался через ветку перелезть и куда-то провалился, – отозвалась Алёна. – Считается, что я выполнила поручение, или не считается?

Опер Ушицын и папа Гаврилов одновременно издали два вопля. Ушицын оплакивал уничтожение улик, а папа переживал за Сашу. Сержант Елкин и еще один полицейский притащили из соседнего двора заляпанные краской малярные козлы. Их нижняя доска, обращенная к земле, была в два слоя покрыта виноградными улитками.

Первым на козлы вскарабкался папа Гаврилов, за ним Ушицын и капитан Матушкин. Крыша докторского дома набирала высоту постепенно. Вначале, там где была пристройка, шел обычный шифер, дальше высился небольшой парапет в форме зубцов крепостной стены, а новый набор высоты за ним был уже выложен старой массивной черепицей.

Привстав на локтях, папа Гаврилов увидел дыру в черепице, в которую сгинул Саша. Из дыры торчала здоровенная ветка тополя. Это была даже не ветка, а часть раздвоившегося ствола. Сам тополь рос в соседнем дворе и служил для всех кошек района удобной лестницей на окрестные крыши.

У дыры, раскинув руки, на животе лежала Алёна и пыталась заглянуть внутрь. Лейтенант Ушицын опустился на четвереньки и быстро побежал по черепице. За ним на животе полз папа Гаврилов. Он полз и окликал Сашу, но Саша не отзывался. Воображению папы рисовались всевозможные ужасы. Последним осторожно двигался тяжелый капитан Матушкин, опасавшийся провалиться.

– Шифер негодный… гниль одна!.. Рубашку вот испортил! – бормотал следователь.

Папа Гаврилов добрался до дыры почти одновременно с Ушицыным и, переживая, заглянул в нее. Под осыпавшейся черепицей был виден небольшой чердачок. Папа с облегчением выдохнул, обнаружив, что Саша сидит на корточках и засовывает мизинец в отверстие в балке.

– Здесь личинки! – сообщил он папе.

– Какие личинки? – спросил папа.

– Не знаю! Может, жука-древоточца? Кто-то же прогрыз? – засомневался Саша и тотчас застрял в щели мизинцем. Он стал дергать его, но мизинец не выходил.

– Или в меня кто-то вцепился, или я сам застрял! И, кстати говоря, тут дыра! Весь музей видно! – сообщил Саша.

Ушицын раздраженно запыхтел. Затем велел папе Гаврилову отползти в сторону и сделал несколько фотографий.

– Так! Отпечатки, если и были, смыло дождем. С крыши проникли на чердак, с чердака – в музей, – произнес Ушицын и вдруг схватил что-то с крыши. – Одна есть! Под черепицей застряла! – воскликнул он.

– Что есть? Что вы делаете? – спросил папа Гаврилов.