Левантер решил, что его разыгрывают.

— Освобождение? — спросил он, не веря своим ушам.

Сановник кивнул, усмехнувшись при виде изумления Левантера.

— Но ведь эти люди арестованы PERSAUD как враги Двора! — сказал Левантер.

— Конечно. Но ведь они не имеют никакого влияния. Богатые их не боятся, рабочие им не доверяют, а крестьяне, те о них и слыхом не слыхивали.

— Но они проводят в тюрьмах месяцы, даже годы, лишены связи с семьей…

Сановник с удивлением посмотрел на Левантера:

— А чего же вы ожидали? Их арестовали как врагов, и с ними обращаются как с врагами.

Левантер передал ему пять фотографий вместе со списком виднейших интеллигентов, брошенных в тюрьмы и лагеря PERSAUD. Сановник отложил список в сторону и нетерпеливо потянулся за увеличенными копиями фотографий.

— Так что вы скажете о нашей сделке? — спросил Левантер.

— Дайте мне две недели, — сказал тот, не отрывая взгляда от снимков.

Не прошло и месяца, как пять интеллигентов были выпущены на свободу, а двое из них, нуждавшихся в недоступном на родине лечении, получили разрешение эмигрировать в США. Один из них, писатель средних лет, приехал к Левантеру. Он был бледен и изнурен. С перебитым носом и сломанной челюстью.

Писатель сказал, что его внезапное освобождение наверняка стало результатом длительной кампании, проводившейся писателями и редакторами из Р.Е., членами Международной Лиги по борьбе за права человека, Международной Организации за амнистию заключенных и прочих влиятельных организаций. Когда же Левантер поведал ему, что именно понадобилось совершить ради его освобождения, писатель явно расстроился.

— Это унизительно, — сказал он. — Я думал, что PERSAUD подвергала меня пыткам за мои убеждения из страха, что проповедуемые мною идеи найдут отклик в массах.

— Так ли уж важно, за что конкретно вы подверглись пыткам со стороны PERSAUD?

— Очень важно, — ответил писатель. — Я считал себя политическим заключенным. Я выдержал тяжкое испытание тюрьмой, потому что был уверен, что PERSAUD боится нас больше, чем мы ее. Но если они подвергли нас репрессиям только потому, что мы слабы, то, наверное, мы и впрямь слабы для того, чтобы одолеть их. В конце концов, что может сделать кучка мыслящих людей? У нас нет средств.

— У нас есть средства, — сказал Левантер. — У нас есть средства, потому что у нас есть вы, а у вас — мы.

— Но что мы можем сделать такого, на что они не ответят новым насилием?

— Они применяют насилие в любом случае, — настаивал Левантер. — Для этого им нет нужды в провокациях. Нам остается научить их самих бояться насилия. А для этого — заставить их испытать насилие на себе.

Писатель зашагал взад и вперед:

— Я противник жестокости. Я не верю в насилие. Насилие не может лежать в основании гуманности. А идеи могут.

— Идеи не гибнут в тюремных застенках, — сказал Левантер. — А люди гибнут.

Вагон номер 45 скользил над ущельем. Левантер подумал о том, чувствуют ли себя в полной безопасности замминистра и его телохранители, когда глядят из раскачивающегося вагончика вниз на покрытый снегом и людьми горный склон и разверзшуюся под ними скалистую пропасть.

В это время над долиной послышался отдаленный звук реактивного самолета и на какое-то мгновение отвлек внимание Левантера.

Левантер зримо представил себя в тайном армейском блокгаузе. Вот он смотрит на щиток центрального узла управления. Внезапно радар выхватывает маленькую точку. Компьютерная система групповой разведки быстро идентифицирует объект как боевой самолет противника, на борту которого находятся ракеты дальнего радиуса действия, и отдает приказ о его немедленном уничтожении. На сканере видно, что объект приближается. Левантер представляет, как сверкающая глянцем машина с грохотом надвигается на него, неся с собой разрушение. Он видит, как пилот самолета и члены экипажа считывают цифры, вращают верньеры приборов, щелкают переключателями, выбирают цели для ракет. А между тем внизу, в больших городах, маленьких городках и деревушках, намеченные ими «цели» — ни о чем не подозревающие люди — живут своей повседневной жизнью. На щитке управления вспыхивает сигнал, указывающий, что вражеский самолет виден теперь невооруженным взглядом. Левантер нащупывает большим пальцем пусковую кнопку. Палец замирает, готовый к действию. Дублирующий компьютер подтверждает данные разведки и тоже выдает приказ: уничтожить. Времени на раздумье не остается.

Звук реактивного самолета над головой исчез, Левантер вернулся к действительности. Его большой палец замер на кнопке передатчика, он наводит бинокль на вагончик и нажимает кнопку.

Посланный передатчиком сигнал быстрее мысли промчался над тихой долиной и проник в приемное устройство детонатора, вмонтированного в крепления лыж. Левантеру показалось, что, перед тем как разорваться в клочки, вагончик разбух до невероятных размеров. Обломки металлических стенок, осколки окон, куски человеческих тел, обрывки одежды и обломки лыж посыпались в пропасть. Но сама канатная подвеска осталась неповрежденной; другие вагончики замерли на ней неподвижно, их пассажиры не пострадали. Спектакль окончился так, словно и вообще не начинался.

Левантер подумал о том, скольких усилий стоил ему поиск подходящих для его замысла лыж, о том, что пришлось собрать целую коллекцию лыж разных фирм. Он вспомнил, как его квартира превратилась в настоящий склад лыж и радиотехники, как ему пришлось знакомиться с транзисторной техникой, разбирать и заново собирать огромное количество переносных раций, теле— и радиоустройств дистанционного управления, миниатюрных калькуляторов и радиоприемников Citizens Band. Он вспомнил, как искал на черном рынке нитроглицериновую взрывчатку, способную принять нужную форму, как покупал ее в не слишком больших количествах, чтобы не попасться на глаза правоохранительным органам, но вполне достаточных для того, чтобы самому взлететь на воздух. И наконец, он вспомнил, каким утомительным занятием было распиливание каждой из двух лыж, замена ее фиберглассового нутра взрывчаткой, уложенной слоями, как в сандвиче, монтаж детонатора и транзисторного приемного устройства в лыжном креплении, и тщательная упаковка обеих лыжин. Путешествие на самолете с декларацией этих лыж как части багажа и предъявление их на таможне в Европе — все это тоже не на шутку рискованное дело.

Левантер чувствовал, что его энергия, время и деньги оказались потрачеными не зря, и вместе с тем единственное, чего бы он сейчас хотел, — это поскорее спуститься вниз, вернуться в Вальпину, погрузиться в праздную курортную атмосферу, смешаться с толпой бесцельно шатающихся по тротуарам и совершающих покупки в местных лавках туристов, смотреть на непрерывный поток машин, приехавших со всех концов Европы.

Левантер покатился вниз, вдохновенный и ликующий. Бинокль и передатчик были ему теперь не нужны. Он с силой швырнул их в расщелину и услышал, как они разбились о камни. Потом прислушался к своему сердцу. Оно билось вполне ритмично.