Таким образом, Бонапарт вернулся во Францию, где его ждала уже новая роль – культурного героя. Ему снова повезло ускользнуть от Нельсона. Генерал так быстро ехал с южного побережья Франции в столицу, что умудрился прибыть в Париж до того, как члены Директории узнали, что он вернулся во Францию (16 октября 1799). Его возвращение было встречено с большим энтузиазмом, что подтвердило его мнение, которое сформировалось у него во время революции, о французах вообще и о парижанах в частности. Он считал их ветреными, легкомысленными людьми с короткой памятью, которых легко отвлечь от серьезных бед и невзгод каким-то мимолетным волнующим впечатлением. Бонапарт обнаружил, что его поспешное бегство забыто, а успехи, наоборот, помнят, и теперь на него смотрят как на l’homme providentiel – человека, ниспосланного самим провидением, который защитит Францию от сумасбродства Директории.

Эти так называемые сумасбродства были скорее экономическими, а не военными, так как еще до возвращения Бонапарта во Францию генералы, в основном Мишель Ней, Андре Массена и Гийом Брюн, стабилизировали ситуацию на границах Франции. Но инфляция росла совершенно бесконтрольно. Бумажные денежные знаки, изначально котировавшиеся на уровне 50 франков к одному золотому франку, упали до 100 тысяч к одному, что привело к обнищанию населения. Этот факт и новый закон о всеобщей воинской повинности превратил всех пятерых членов Директории, и в частности Барраса, в объекты всеобщей ненависти. Начались перебои с продовольствием, посыпались общие обвинения в коррупции. Один из членов Директории, аббат Жозеф Сийес (1748–1836), старый революционер, который в свое время приложил руку к падению Дантона и Робеспьера, решил заработать себе популярность, предав своих коллег. Он расположил в пользу своего плана Шарля Мориса Талейрана (1754–1848), который отвечал за внешнюю политику государства, и Жозефа Фуше (1759–1820) – министра полиции, они втроем выбрали Бонапарта в качестве самого подходящего «меча», который сможет возглавить силовую сторону дела. Даже с точки зрения низких стандартов революционных переворотов, заговор 18 брюмера (9 ноября 1799) был делом нечистым: все действующие лица были готовы предать друг друга, и никто из них не собирался выполнять взятых на себя обязательств и данных клятв. Если Бонапарт стал правителем вероломным и лживым, не стоит забывать, что он появился на арене из того политического окружения, где слово чести не значило ничего, ибо честь как понятие не существовала, а убийство было обычным делом. Заговору предшествовал декрет, согласно которому Бонапарт становился командующим войск всего Парижского округа, включая личную охрану членов Директории. После этого все члены Директории, включая Барраса, наставника и покровителя Бонапарта, а также Совет старейшин и марионеточный сенат, депутаты и псевдодемократическое правительство стали легкой добычей. Единственная достойная упоминания сцена – появление Бонапарта, при полном параде, в сопровождении двух гренадеров (остальной эскорт остался под стенами Сен-Клу) в зале заседаний Совета пятисот. Его встретили криками: «Вне закона! Убить его!» Гренадеров избили, а Бонапарта «трясли, как крысу» – это единственный случай в жизни Наполеона, когда на него буквально подняли руку. В этот момент солдаты ворвались в зал и вывели Бонапарта, у которого все лицо было в крови. Наполеон извлек максимум пользы из этого непредвиденного инцидента: «Там, в Совете, есть люди, вооруженные ножами, которые находятся на содержании у англичан». Все члены Законодательного собрания были взяты под арест, был издан указ о необходимости подготовки новой конституции.

Эта новая конституция была обнародована 13 декабря 1799 года; вслед за плебисцитом, она распустила Директорию и сопутствовавшие ей советы представителей, а также учредила институт консульства на манер древнего Рима. Первым консулом был назначен Бонапарт, другими стали Сийес и череда незначительных политических фигур. Были учреждены также различные органы управления: Государственный совет (Conseil d’état), Трибунат (le Tribunat), Законодательный корпус (Corps législatif), Охранительный сенат (le Sénat conservateur), которые были призваны обеспечивать представительский фасад. Но фактически на свет появилась обыкновенная военная диктатура одного человека. Электорат был меньше, чем тот, который создал третье сословие или нижнюю палату при старом режиме, ограничений для исполнительной власти стало гораздо меньше – практически же их не было вовсе. Исполнительную власть олицетворял собой первый консул – до степени, неизвестной со времен Людовика XIV, который заявлял: «Государство – это я». Фактически новый первый консул был гораздо могущественнее, чем Людовик XIV, поскольку он непосредственно командовал вооруженными силами страны, которая теперь была организована как военное государство. Все старые легальные рычаги влияния на помазанника Божьего: церковь, аристократия с ее ресурсами, суды, города с их хартиями, университеты с их привилегиями, гильдии с их иммунитетом – все это смела революция, оставив Францию пустым официальным бланком, на котором Бонапарт мог оставить свою печать, оттиск непреодолимой силы своей личности. После этого государственного переворота Бонапарт без труда присвоил себе титул пожизненного консула (4 августа 1802 г.), а вслед за этим – титул императора (18 мая 1804 г.).

Но вначале ему нужно было оправдать безграничную власть личной военной победой во главе армии. И элита, и народ возвысили героя на белом коне, чтобы он установил порядок после многих лет революционных потрясений и смуты. Но теперь он должен был разбить врагов страны. В отсутствие Бонапарта австрийцы снова заняли большую часть северной Италии, сведя к нулю все победы его прежней кампании и нарушив Кампо-Формийский мирный договор. Так что теперь Италия стала для него привычным полем боя. В начале 1800 года он занимался реорганизацией армии, потом лично возглавил пятидесятитысячную армию, устроив в качестве прелюдии к предстоящей кампании проход по перевалу Большой Сент-Бернар в то время года (конец мая), когда в горах было все еще холодно, и перевал был покрыт глубоким снегом. Этот поход запечатлен в одной из лучших картин Жака-Луи Давида, на которой Наполеон изображен в виде всадника, подгоняющего свои войска среди горных снегов. На самом деле он поднимался в Альпы на понуром муле, которого неустанно осыпал бранью и хлестал, потому что тот постоянно соскальзывал и спотыкался на льду. Но Бонапарт действительно провел своих людей через горы целыми и невредимыми, хотя они и потеряли на перевале большую часть тяжелого вооружения. «Мы поразили австрийцев, как гром среди ясного неба!» – торжествовал Бонапарт.

Вторая итальянская кампания была рискованным предприятием, несколько раз Бонапарт был близок к провалу. Кульминационное сражение при Маренго (14 июня 1800 г.), где в артиллерии Бонапарта было совсем мало орудий и всего 24 тысячи солдат против сильно превосходящих сил австрийской армии, чуть не закончилось поражением. Его спас его любимчик, генерал Дезе, который позволил Бонапарту провести неожиданную контратаку после четырнадцати часов изнурительных боев. Именно эта атака повергла австрийцев в паническое бегство – они потеряли 14 тысяч человек. Дезе погиб в момент триумфа. Это вызвало у Бонапарта редкое для него чувство благодарности. Битва у Маренго преподносится как одна из самых эффектных побед Бонапарта, однако на самом деле исход боя был неясен, и чаша весов могла склониться в любую сторону. Это сражение не закончило всю войну, которая тянулась все лето и осень, пока другая французская армия не уничтожила основные силы австрийцев при Гогенлиндене (3 декабря), оставив Вену совершенно без защиты. Люневильский мирный договор был подписан в феврале 1801 года. Австрия была вынуждена признать всевозможных сателлитов Франции в Голландии, Германии и Италии, а Франция закрепила свои восточные границы по берегу Рейна. Бонапарт не остановился на этом мирном договоре, и за ним скоро последовал Амьенский мирный договор с англичанами. Наградой Бонапарту стал титул пожизненного консула.