Со стариком-французом ученикам пришлось несладко. Полуглухой и страшно медлительный мастер имел массу всевозможных причуд, был сварлив и занудлив, но дело знал отменно. Строил Пангалей свой корабль до невозможности долго, целых десять лет. Только в 1721 году на волнах Финского залива закачался 66-пушечный „Пантелеймон-Виктория“, сделанный „на французский манер“.

За эти годы Окунев и Рамбург многое узнали и многому выучились (Гаврила Окунев стал настоящим любимцем Пангалея, которого он иначе как „мон гарсон“ не называл). Далеко не сразу стал раскрывать Пангалей перед учениками свои секреты. Но от постройки 100-пушечного корабля старик упорно отказывался. В день, когда Петр Первый поднял на „Пантелеймоне-Виктории“ свой флаг, умер старик Пангалей, так и не открыв до конца все секреты своего мастерства. Но и того, что стало известно Петру от старого мастера да из добытых Зотовым чертежей, вполне хватало, чтобы самостоятельно рассчитать недостающие размерения. Этим занимались сам Петр да Федосий Скляев.

– Главное, что касаемо продольной крепости, мы знаем твердо! – заявил император на консилиуме первейших корабелов. – Считаю, что можем начинать постройку первенца флота нашего о ста пушках! Как мыслите, господа мастера?

Первейшие: Федосий Скляев, Гаврила Меншиков да Иван Татищев – отвечали уверенно:

– Твоя правда, государь. Пора нам и на сего зверя топоры точить!

Довольный полным единодушием, Петр набил табаком обкусанную глиняную трубку, раскурил неторопливо.

– Чертежи же сему монстру буду рисовать сам! – сказал чуть погодя. – В помощь мне будет наш первый бас Федосий!

Работая ночами (днем решая дела государственные), Петр к концу 1723 года создал чертеж будущего 100-пушечного гиганта. Никогда еще он не работал с таким подъемом и вдохновением, вкладывая в чертежи не только все свои знания, но и душу… В корабельном наборе он предусмотрел дополнительные диагональные связи, которые и должны были обеспечить столь необходимую продольную остойчивость. Помогали Петру в этом подмастерья Филипп Пальчиков и Матиас Карлсбом. Несколько позднее команда „стопушечников“ пополнились Гаврилой Окуневым, Иваном Гамбургом и Василием Юшковым. Работы хватало всем. Каждый чертеж, каждую деталь перерисовывали десятки раз. Петр требовал во всем полного совершенства.

– Не прыть заячья в деле сем надобна, а добротность изрядная! – выговаривал он, заметя малейшую неточность.

К маю 1723 года чертежи будущего первого 100-пушечного корабля России были готовы. Размеры его предполагалось по тем временам весьма внушительные: длина 180 футов, ширина в средней части 51 фут, осадка более 20 футов.

Закладка корабля состоялась 29 июня 1723 года на верфи Санкт-Петербургского адмиралтейства лично Петром. Обставлено все было весьма торжественно. С постройкой корабля особо не торопились. Петр хотел использовать свой 100-пушечный первенец как своеобразную школу-лабораторию, чтобы на ней в совершенстве освоить способы обеспечения „продольной крепости“ на „французский манер“.

– Каково будет имя сего великана? – спросила императрица Екатерина в один из дней, когда Петр заявился во дворец к обеду, разгоряченный работой на верфи.

– Был бы корабль, – засмеялся в ответ Петр, – а имя даст сама гистория наша!

Император не только участвовал в строительстве, но и самолично руководил им. Часто бывая на стапеле, беседовал со своими учениками, отдавал приказания, вникал в каждую мелочь. Когда же ему предстояло куда-то отлучиться либо государственные дела не давали ему возможности самому побывать на верфи, он оставлял письменные указания, поражающие своей скрупулезностью и дотошностью.

Так, уезжая по делам из Санкт-Петербурга, он велит оставшемуся за него на стапеле подмастерью Карлсбому: „… Добрать ингоуты к носу, так же клюис-штоты и прочие в бухте, так же галф-транцами в ахтерштевне до општотов, которые до меня не ставить; в то же время чистить корабль под доски, как снаружи, так и внутри…“ (хотя современный читатель вряд ли разберется в нагромождении терминов, большая забота государя о своем детище очевидна).

Со временем за 100-пушечным кораблем как-то само собой утвердилось название „государев корабль“. Этого не отрицал и сам Петр. Так, в „Реестре кораблям, находящимся на стапелях в строении в 1724 году“ в графе, где указываются названия создаваемых кораблей, против 100-пушечного новостроя значится: „Собственный Е. И. В. 100-пушечный корабль“.

В последний раз Петр I появился на стапеле незадолго до своей кончины. Словно предчувствуя недоброе, собрав подле себя мастеров, сказал им:

– Что бы ни стряслось, каждый из вас, господа корабельщики, отвечает за строение сие, и не предо мною, а пред Отечеством нашим!

Уже покидая стапель, Петр в задумчивости обошел остов будущего корабля. Через неполный месяц по хрустящему январскому снегу рыдающие соратники провожали его в последний путь…

Со смертью Петра строительство корабля прекратилось. Одинокий, занесенный сугробами, остов сиротливо высился на берегу близ адмиралтейства. Лишь жалобно кричали в вышине голодные чайки. А тем временем вдалеке от верфи разворачивались бурные события, в центре которых был последний корабль Петра. Уже через несколько месяцев после погребения своего соратника и учителя собрались корабельные мастера посовещаться: что делать с „государевым кораблем“ дальше? Решали долго. Наконец слово попросил Федосий Скляев:

– Предлагаю строить сей корабль подмастерьям Пальчикову и Карлсбому. Ибо оба там при государе работали и помыслы его лучше других знают!

Но одновременно заседала и Адмиралтейств-коллегия. Вопрос был тот же: что делать со 100-пушечным кораблем? Кому его достраивать? Решение здесь было иное: поручить достройку сего корабля английским мастерам Ричарду Броуну и Наю. Там же было решено истребовать от хранителя всех царских чертежей Скляева листы с расчетами этого корабля для передачи англичанам. „Мастер добрых пропорций“ ответил категорическим отказом. Это был вызов…

Коллегия еще раз потребовала от упрямца вернуть чертежи. Скляев был непоколебим.

– Да хоть ножами режьте! – заявил смело. – Ан все одно вам бумаг сиих как ушей своих не видать!

И еще дальше чертежи запрятал.

Снова собралась на заседание коллегия. Снова там кипели страсти. На этот раз адмиралы были более осмотрительны. Новое решение в конце концов приняли такое: строить корабль „всем мастерам с общего Согласия“ под началом Броуна…

Теперь уже взбунтовались все российские корабелы.

– Не бывать тому! – горячились. – Нам достроить сие судно государем завещано, мы это и исполним!

Во главе „мятежников“ встал смелый и решительный Филипп Пальчиков. Он осмелился не только не исполнить указ Адмиралтейств-коллегий, но и издать свой собственный крамольный ордер, приведший многих в оцепенение: „… Корабельного мастера Броуна, чужестранных иноземцев, чернецов, попов и протчих гулящих людей на корабль не пускать“. Вокруг новостроящегося 100-пушечника встали бдительные караулы, отгонявшие каждого, кто пытался пробраться на стапель. И хотя Броун и Най беспрестанно жаловались в коллегию, что им творится „немалая кон-фузия“ и обида, адмиралы идти на обострение отношений с мятежными корабелами более особо не хотели. В конце концов в дело вмешалась Екатерина I. По ее решению достройка корабля была поручена всем русским корабельным мастерам во главе с Федосием Скляевым.