— Уверен, кое-кому из моих офицеров просто не терпится щелкнуть этих зарвавшихся вспомогателей по носу, — со смаком поддакнул Амаций. — Эдак слегка осадить. Может, назначить туда кого-нибудь из моих трибунов?

Макрон стиснул зубы. Просто невыносимо, как эти два аристократа пользуют его сейчас себе на забаву. Вместе с тем открыто выказать им свое презрение как к политиканам, разыгрывающим из себя солдат, значит ущемить их гордыню и за это жестоко поплатиться, что будет им только на руку. К тому же сейчас, на пороге войны с Парфией, какой-нибудь надутый, с неутоленной жаждой славы индюк-трибун из Десятого легиона нужен когорте менее всего. А потому Макрон, сглотнув, с застывшим лицом повернулся к Амацию:

— Приношу свои извинения, легат.

— Так-то лучше, — милостиво кивнул Амаций. — Всяк сверчок знай свой шесток.

— Точно, — припечатал и Лонгин. — Ладно, спор улажен. Но все равно предстоит определиться, как быть с этим вашим легионером.

— Ах да, — поморщился Амаций. — Думаю, при нынешних обстоятельствах довольно будет порки перед строем. И хотя я могу понять в этой связи чувства префекта, но ведь речь идет о жизни римского гражданина.

Макрон в еще одной, последней попытке урезонить проконсула подался к нему через стол.

— Как верховный полководец, вы не можете допустить, чтобы этот человек избег наказания, которого заслужил. Вдумайтесь, как на это посмотрит вся армия. Если не показать наглядно, какие последствия ждут нарушителей, которые против закона будут носить при себе ножи во внеслужебное время, это быстро войдет в привычку, и в таком случае вчерашнее убийство будет на улицах Антиохии далеко не последним. Поверьте, проконсул, просить смерти этого человека мне не доставляет никакого удовольствия, но вы должны отдавать себе отчет, какой урон понесет дисциплина, если преступнику будет пощада.

Лонгин нахмурился и, резко встав, прошел по комнате на балкон с видом на внутренний сад. Там за черепичной крышей примыкающего к саду помещения для рабов взгляду открывалась панорама города, его стены, длинный палисад армейского лагеря на соседнем холме. Сбоку от лагеря над амбулакрумом — плацем для упражнений — висела белесая дымка пыли: то ли патруль, то ли какое подразделение упражняется на утоптанной для этих целей площадке. После минуты-другой созерцания проконсул обернулся к двоим офицерам, все еще сидящим перед его столом.

— Очень хорошо. Решение я принял.

Катон медленно продвигался вдоль линии столбов, вкопанных по краю громадного овала амбулакрума. Пехотный состав Второй Иллирийской располагался у столбов рядами. При каждом из солдат был деревянный тренировочный меч с тяжелым свинцовым грузилом на рукояти и еще одним выше гарда. Левой рукой все сжимали ручки плетеных щитов, вес которых в сравнении с боевыми был тоже утяжелен. Чем сноровистей солдат научится орудовать такими тяжеляками в ходе муштры, тем быстрей и уверенней он будет действовать на поле брани, перед лицом настоящего врага. Пока же рекруты всего лишь с ревом набрасывались на чучелища-столбы и рубились с ними в неистовом граде ударов, покуда Катон не свистел в свисток, и тогда рубака, тяжко отдуваясь, отходил в конец ряда, а его место у столба занимал следующий.

От Катона не укрылось, что на столбы люди сегодня набрасываются охотно, со злостью, представляя, видимо, что рубят при этом не иначе как негодяя Криспа. Так оно или нет, но они без нареканий и жалоб хлестались под жарким солнцем уже с самого утра. Пускай позанимаются до полудня или несколько дольше, после чего их можно будет отослать в палатки на отдых. А после обеда начнется тренировка всадников: отработка бросков на те же столбы — скоростная, с объездом и без, — в ходе которой оттачиваются еще и навыки верховой езды. Глядя на неустанные тренировки, Катон постепенно проникался уверенностью, что Вторая Иллирийская покажет себя достойно, когда маршем двинется в поход против Парфии. Он невольно улыбнулся: мысль о войне уже воспринималась как нечто само собой разумеющееся.

Вообще раздумья о предстоящей кампании жили в нем постоянно, и, несмотря на уверенность в своих людях, близость битв с парфянами вызывала у Катона волнение. Он уже достаточно четко представлял себе сложности, с которыми столкнутся римляне в противостоянии тактике парфян. За сотни лет враг скопил недюжинный опыт ведения конного боя и теперь представлял собой одну из самых грозных армий на свете. Их приемы были просты и неизменны. Бой завязывают конные лучники, осыпая врага на скаку градом стрел и стремясь нарушить его построение. Затем в дело вступают небольшие компактные части тяжеловооруженных катафрактов;[12]набрасываясь со своими копьями, они сминают и крушат неприятеля. Эта тактика не подводила их считай что никогда; она же привела к тому, что столетие назад оказались уничтожены легионы Красса. И вот теперь изведать на себе мощь парфян предстояло обновленной римской армии — ощущение, от которого нутро тревожно холодело.

— Командир! — окликнул Катона один из оптионов, помогающих ему на тренировках, и посошком указал в сторону холмов на востоке. Катон повернулся и оглядел дальние каменистые склоны в пучках кустарника и отдельно растущих кедров. Вот вдали что-то сверкнуло — в неглубокой лощине, ведущей с гор по направлению к Антиохии. Катон, сощурившись, сделал козырьком руку в попытке высмотреть какие-нибудь подробности. Из устья лощины спускалась цепочка крохотных фигурок, конных. Оптион встал с командиром бок о бок, и они уже вдвоем всматривались вдаль, оставив без внимания немолчную стукотню тренировки за спиной.

— Это еще что? — пробормотал оптион.

Катон пожал плечами:

— Пока и не разобрать. Наверное, караван откуда-нибудь из Халкиды, Береи, а то и Пальмиры.

— Караван? По-моему, вряд ли. Да и верблюдов что-то не видно.

— А и вправду…

Катон цепко разглядывал отдаленную группу всадников, которая все прирастала, пока общий ее счет не составил по меньшей мере сотню. Блики солнца поигрывали на оружии и доспехах этой конницы; при виде всего этого по спине льдистой струйкой пробежал страх. Опустив ото лба руку, Катон начал тихо и внятно диктовать приказы оптиону:

— Сейчас отводишь людей в лагерь и подзываешь нашу кавалерию. Чтобы все здесь были в боевой готовности. Отправь к проконсулу гонца, что с востока приближается колонна всадников.

— А как ему сказать, кто они?

— Пока точно не ясно, — секунду помедлив, ответил Катон. — Но лучше подстраховаться. Всё, иди.

Оптион, салютнув, спешно отправился обратно на плац, выкрикивая на ходу приказы прекратить тренировку и строиться. Люди с усталой ленцой становились в общую колонну, которая размаянным шагом двинулась с амбулакрума в направлении лагерных ворот, оставляя Катона в одиночестве наблюдать отдаленную конницу. К той поре как из лощины выкатился последний всадник, их в общей сложности насчитывалось уже сотни две, не меньше. А впереди них в мерцающем мареве зноя лениво колыхался стяг в золотисто-красную полоску. Конница неспешно продвигалась в сторону Антиохии и армейского лагеря, распростертого у городских стен. Судя по всему, задачи огорошить римские заставы внезапностью перед ней не ставилось. Всадники намеренно выставляли себя напоказ.