Наступила тишина. Джереми все еще не мог прийти в себя, однако заметил, что король Одрин все чаще бросает в их сторону тревожные взгляды. Короля тоже можно было понять — не хватало еще, чтобы в торжественный день разразился скандал! Да еще между сводными братьями!.. Можно понять и Барда. Он как был один, так и остался — даже в такой день никого из родственников поблизости не было. Даже отец не соизволил прибыть на помолвку. И ехать-то всего полдня!.. Ясно, что Бард очень расстроен… Так что действительно ссора сейчас совершенно не к месту.

— Я не настаиваю на том, чтобы Бард извинился, — обратился он к Карлине. — Наоборот, если он считает, что я чем-то обидел его, то со своей стороны прошу прощения. Кстати, меня ждет Джиневра. Бард, друг мой, я бы хотел, чтобы ты первым пожелал нам счастья. Я уже просил ее руки, и она дала согласие… Теперь дело за малым — написать отцу, чтобы он объявил о нашей помолвке. Мой отец будет рад, я уверен. Не знаю, будет ли доволен ее отец. Джиневра обещала все ему рассказать. Одним словом, если все сладится, если старики не будут упрямиться, уже скоро мы объявим о помолвке. Так что если боги будут милостивы к нам, то обручение состоится у меня на родине.

Карлина заботливо коснулась руки Джереми.

— Ты очень скучаешь по дому? — спросила она.

— Не то чтобы очень. — Он пожал плечами. — Меня увезли из Каркосы в таком возрасте, что я еще не успел осознать, что именно там моя родина. Но иногда, особенно при заходе солнца, сердце сжимается от тоски. Я вспоминаю озеро и башни Каркосы. Знаешь, это так красиво — отражения башен в темной глади воды, косые лучи заходящего солнца и, как ни странно — дружный хор лягушек. Они всегда к вечеру бывают особенно голосисты. Их песни служили мне колыбельными.

Карлина задумчиво сказала:

— Я никогда не была так далеко от дома. Должно быть, тоска по родине острее всех других печалей, свойственных человеку. И хотя я женщина, все равно во мне все сильнее зреет уверенность — что бы ни случилось, наступит день, и я тоже покину отчий дом.

— Это еще как сказать, — улыбнулся Джереми, — сейчас, по крайней мере, боги были так добры, что позволили твоему отцу выбрать в мужья человека из родственников. Вряд ли твое пророчество когда-нибудь сбудется.

Девушка улыбнулась и, не замечая Барда, словно его вообще не было рядом, добавила:

— Если что и способно примирить меня с замужеством, так только это.

Эти слова оказались солью, просыпанной на раненую душу Барда. Он едва смог совладать с собой и все равно резко бросил Джереми:

— Ступай к Джинерве! — И крепко взял Карлину под руку. Оттащил в сторону… Затем грубо развернул лицом к себе. — Итак, ты сказала Джереми, что не хочешь выходить за меня замуж? Ты пела эти песни каждому мужчине, с которым танцевала?.. Значит, ты решила посмеяться надо мной?..

— Почему? Вовсе нет! — Удивлению Карлины не было предела. — Зачем? Я говорила с ним… А почему, собственно, я не имею права поговорить со своим сводным братом и побратимом Белтрана? Или я теперь и с Белтраном не должна разговаривать?

— Ты считаешь, что твой разговор с Джереми так уж невинен? Он родом из горной страны, где брату позволено возлежать рядом с сестрой, а он касался тебя!..

— Бард, это даже не смешно, — ответила Карлина. — Даже когда мы будем настоящими мужем и женой, когда будем делить постель, подобная ревность крайне непристойна. Ты что, собираешься бросить вызов любому мужчине, с которым я заговорю? Значит, ты и к Белтрану, и к дому Кормелу меня ревнуешь? Он же ветеран, уже пятьдесят лет на службе. Он еще моего прадедушку помнит.

Под ее ясным испытующим взглядом юноша опустил голову:

— Что я могу поделать, Карлина, меня словно ударило! Я так перепугался, что могу потерять тебя. Со стороны твоего отца слишком жестоко отложить свадьбу на целый год. Я ничего не могу поделать, мне все время кажется, что он ведет, с нами какую-то игру и через некоторое время, еще до того, как мы с тобой разделим постель, он отберет тебя и вручит какому-нибудь другому мужчине. Тому, кто заплатит большой выкуп. Или тому, с кем выгодно породниться. Зачем он только отдал тебя своему племяннику, да еще незаконнорожденному?!

Теперь удивление и гнев, охватившие Карлину, сменились жалостью. Неужели за высокомерием, за вызывающей страх грубостью скрывалась такая незащищенная душа? Она взяла мужа за руку:

— Послушай, Бард, тебе не следует так говорить. Мой отец любит тебя, он отдает тебе предпочтение перед Белтраном — об этом все говорят. Он назначил тебя знаменосцем, хранителем королевского стяга, наградил красным шнурком. Зачем ему играть с тобой в какие-то игры? Однако он бы очень расстроился, если бы ты в такой день затеял ссору с Джереми Хастуром. Пообещай, что больше не будешь таким глупым, таким ревнивым, Бард, или я тоже поссорюсь с тобой.

— Если бы мы уже сегодня разделили постель, — ответил юноша, — у меня бы не было причин для ревности. Тогда ты вся и навсегда была бы моя. Карлина… — Он неожиданно взял обе ее руки и покрыл их поцелуями. — По закону мы считаемся мужем и женой. Закон дозволяет нам вступить в брачные отношения, как только у нас появится желание. Позволь мне… это… сегодня, и тогда я буду точно знать, что ты моя навеки.

Карлина ничего не могла с собой поделать, ее буквально трясло. Вот, оказывается, какова цена его ревности!.. Она знала, что отказ причинит ему боль, однако поступить так, как он требует, было выше ее сил. Девушка опустила голову:

— Нет, Бард. Я еще не готова… Пусть все идет своим чередом… Знаешь, это неприлично предлагать мне такое при обручении.

— Ты же сама сказала, что живешь надеждой полюбить меня когда-нибудь.

— В свое время. Дай срок… — Голос Карлины дрогнул.

— Оно уже пришло. Уже сегодня, и ты знаешь об этом! Но как мне кажется, ты знаешь еще что-то — вероятно, планы твоего отца. Он точно ведет со мной двойную игру и уже давным-давно решил отдать тебя другому. Более подходящему для него…

Карлина теперь действительно уверилась, что Бард искренне так считает, и на этот раз жалость, незамутненная, обильная, затопила ее.

Бард заметил, что жена колеблется, почувствовал ее сострадание и обнял ее, но она вдруг вырвалась, да еще с такой силой, что он невольно отступил.

— Значит, это правда, — горько сказал юноша. — Ты совсем не любишь меня.

— Бард, я уже говорила — дай мне время, обещаю, что, когда наступит срок, я не устрашусь, не стану избегать тебя. И… этого… Но не сейчас, через год, когда я повзрослею…

— Этот год, как я понимаю, тебе нужен, чтобы окончательно уверить себя, что тебя ждет со мной ужасная судьба. Тогда ты точно откажешься разделить со мной ложе.

Он произнес это с заметной горечью, и сердце у Карлины сжалось — лучше бы она не слышала этих слов.

— Послушай, Бард, — дрожащим голоском выговорила она. — Я стану постарше, мне будет легче. Пройдет эта проклятая дрожь. Мама говорит, что я слишком молода для постели. Может, когда мне прибавится годок…