Психология необходима: это ремонт, — если не души, то личности. И стрессы, и новый уклад жизни, рождаемый новыми технологиями, делает ее все более нужной даже для благополучных людей (преодоление депрессий, травматических шоков и посттравматических состояний я сознательно не рассматриваю: это необходимо, как скорая помощь).

Но необходимое — не значит свободное от недостатков.

Самое отвратительное в современной практической психологии (основанной на западных теориях и прикладных наработках), на мой взгляд, — все более распространенное стремление привадить клиента, польстить ему, чтобы ему было комфортно и чтобы он приносил в клювике деньги снова и снова, снятием с него ответственности за те или иные неудачи его жизни обвинением в них его родителей. (Такой подход характерен лишь для одной школы психологии, — но именно она в силу своей простоты и эффективности распространяется максимальными темпами.)

Это они, «изверги» (а чаще просто недоумки — в интерпретации психолога), не позволили раскрыться хрупкому и чувствительному «я» сорокалетнего дитяти, это они нанесли ему психологические травмы, не позволившие сделать карьеру и жениться на первой любви (а то и вообще жениться), это они виновны в том, что он зарабатывает меньше, чем ему хочется, имеет менее высокую должность и искренне не понимает, зачем живет.

Это они, давшие ему жизнь, тут же ее и поломали.

Конечно, с педагогикой у нас беда, — и в семье тоже.

И мамаша, визжащая на ребенка на весь торговый центр, и запугивающие из-за неумения (а чаще лености) мотивировать детей родители, бытовое пьянство взрослых, семейные измены (не говоря о стремительно деградирующей под давлением либеральных реформ школе) бьют по психике детей.

Бьют сильно, — но все же меньше, чем войны.

Самое здоровое психологически поколение, которое я помню, в детстве и юности пережило войну.

Его представители видели ад и иногда попадали в него. Они выключали телевизоры, когда показывали даже лучшие военные фильмы, или просто уходили из комнаты, — чтобы не бередить раны, не зажившие никогда. Воспоминания приходилось буквально вытаскивать из них клещами, — и обычно неудачно.

Война сломала жизни многих из них в прямом смысле: гибелью любимых, пожизненными болезнями от детского недоедания, невозможностью стать тем, кем хотели, несбыточностью мечтаний, изматывающим страхом за будущее.

Они были свидетелями Победы, но очень редко — сознательными участниками борьбы за нее, и не говорили «наша Победа», потому что помнили ее создателей: фронтовиков и тех, кто работал до изнеможения в тылу.

Но в них не было и тени комплексов, которые я вижу вокруг себя, они отвечали за свою жизнь и свои поступки и принимали удары судьбы спокойно и мужественно, пока те не ломали их.

Они были психологически здоровы, и им и в голову не могло прийти обвинять в своих неудачах родителей, — хотя многие из тех были неграмотны, некультурны, не занимались или мало занимались своими детьми, а то и навсегда озлобились в хаосе гражданской войны.

Поэтому рассказы нынешним пациентам психологов о вине родителей — сказки для старших. Вина есть всегда, но детская психика прочна и, за малыми исключениями, способна преодолеть последствия самого ужасного детства.

А психологи, насколько я могу судить, просто снимают с инфантильных людей ответственность за собственную жизнь, — а вместе с ней и вину за неудачи, и возможность преодолеть свои недостатки и даже (если есть) пороки.

Это классическая формула «комфорт за отказ от улучшения», — и вид этих пациентов из среднего класса вызывает во мне растущее уважение ко многим отечественным либералам.

Будучи тоже несчастными, запутавшимися и бессильными людьми, не способными найти себя в слишком сложном для них мире, они тоже пытаются снять с себя ответственность за свою неудавшуюся (как им кажется) жизнь, — но перекладывают ее не на своих родителей, а на факторы политической жизни: Советскую власть, РПЦ, «проклятых коммуняк», «народ-богоносец» и на что еще хватит воображения и ненависти.

Ненависть к своей стране (органичная для либералов, стремящихся отдать ее под власть глобальных финансовых монополий) не только подла, но и убога, свидетельствует о глубочайших личностных проблемах, отключивших даже глубинный инстинкт самосохранения и включивших программу самоуничтожения (которая есть у психики так же, как у физиологии), — но имеет свою оборотную сторону.

За редчайшими исключениями, эти люди очень тепло относятся к своим родителям, — даже те из них, кто принадлежит к поколению нежеланных среди интеллигенции детей, родившихся из-за запрета абортов. Они находят им оправдания (порой смешные), они плачут об их загубленных жизнях (порой потрясающе успешных по любым меркам) — и им даже в голову не приходит обвинить их в своих бедах.

Конечно, это плоды советского образования и не до конца изжитой в себе даже либералами русской культуры, — но в том числе и проявление психической нормальности, значительно большей, чем демонстрируют нам нахватавшиеся стандартных западных процедур психологи.

Мы живем в правильной стране: даже либералы у нас нормальней, чем психологи Запада.

И, как ни крути, это приятно.

Беспрецедентная трансформация человечества, в которую входит мир, делает наступающее президентство В.В. Путина временем тектонических социальных сдвигов.

Мировая экономика будет распадаться на макрорегионы, проваливаясь в глобальную депрессию и формируя новые системы глобального и локального управления. Преображаемые новыми технологиями социальная структура общества и сама личность станут полем столкновения вырождающейся в «новое средневековье» и саморазрушающейся рыночной парадигмы со стремлением к прогрессу и гуманизму.

Этот путь ведёт через войны — тотальную «гибридную агрессию» Запада, уже развязанную пока лишь против России, и пресловутые «конфликты малой интенсивности», легко способные «запалить» новую глобальную войну (например, в случае удара Израиля и США по Бушеру и другим атомным объектам Ирана и ответному блокированию им Ормузского пролива).

Нам предстоит перейти к новому пониманию стабильности, соответствующему новой, информационной эпохе: сохранение неизменных институтов становится невозможным, и стабильность заключается в стабильности потока изменений, нацеленных на решение поставленных обществом стратегических задач.

России, помимо задач адаптации к новой реальности и её использования, а также специфической задачи «поколенческого транзита власти», под страхом уничтожения русской цивилизации придётся решать откладываемые со времени распада СССР задачи обретения полноценной идентичности и создания механизмов реализации своих интересов, включая системы «социальной инженерии».