Однако Попльтон не щадил и самого себя. Кто, как не он, первый предлагал свои услуги, когда надо было провожать на вокзал одиноких старых дам? И он не успокаивался, пока не усаживал их в купе совсем не того поезда, какой им был нужен. Он любил играть в «диких зверей» с маленькими ребятишками, после чего те всю ночь мучились нервными припадками.

Нет и не было на свете человека с более благими намерениями, чем Попльтон. Навещая больных бедняков, он всегда приносил какое-нибудь лакомство, которое им было противопоказано. Для людей, предрасположенных к морской болезни, он великодушно, за свой счет, устраивал поездки на яхте, а страдания, которым они при этом подвергались, считал проявлением черной неблагодарности.

Он страстно любил брать на себя подготовку свадебных церемоний. Однажды он устроил так, что невеста явилась в церковь за три четверти часа до жениха, и тем самым вызвал неприятные переживания, омрачившие для всех радость этого светлого дня. В другой раз он забыл пригласить на венчание священника. Но зато он всегда был готов признать свои ошибки.

На похоронах он также играл немалую роль, доказывая убитым горем родственникам, насколько каждому из них удобнее или приятнее, что покойник уже отправился на тот свет, и выражая благочестивую надежду, что его собеседник скоро с ним встретится.

Но самым главным наслаждением его жизни было вмешиваться в семейные ссоры друзей и знакомых. Ни одна семейная ссора на много миль вокруг не обходилась без участия Попльтона. Обычно он начинал ролью примирителя, а кончал главным свидетелем со стороны истца.

Будь он журналистом или дипломатом, его страсть вмешиваться в чужие дела завоевала бы ему всеобщее уважение. Его ошибка заключалась в том, что он занимался этим в частной жизни.

Вы приглашаете его к себе на обед в четверг, упомянув, что у вас соберутся несколько человек, которые жаждут с ним познакомиться.

– Но смотри не перепутай, – говорите вы, вспоминая случавшиеся с ним недоразумения, – не вздумай прийти в среду.

Он добродушно смеется и начинает метаться по комнате в поисках записной книжки.

– В среду мне нужно сделать несколько зарисовок платьев в Меншен-хаус, так что я никак бы не мог прийти, – говорит он. – А в пятницу я еду в Шотландию, там в субботу открывается выставка картин. Видишь, на этот раз все устраивается как нельзя лучше. Но, черт возьми, где же моя записная книжка? Впрочем, неважно, я при тебе запишу это вот тут.

Вы стоите рядом, пока он записывает ваше приглашение на листке бумаги. После того как он прикалывает его над письменным столом, вы спокойно уходите.

– Надеюсь, что сегодня он все-таки придет, – говорите вы жене в четверг вечером, переодеваясь к обеду.

– А ты уверен, что растолковал ему все как следует? – недоверчиво спрашивает она, и вы инстинктивно чувствуете, что в случае недоразумения она свалит всю вину на вас.

Бьет восемь часов. Все остальные гости в сборе. В половине девятого вашу жену таинственно вызывают из гостиной и горничная сообщает ей, что, если гости сейчас же не сядут за стол, кухарка, выражаясь образно, умывает руки.

Вернувшись в гостиную, ваша жена говорит, что если уж обедать, то лучше делать это не откладывая. Она, очевидно, недоумевает, почему вы притворялись и не сказали сразу, что забыли пригласить своего приятеля.

За супом и рыбой вы рассказываете разные анекдоты о его рассеянности. Но постепенно пустое место за столом нагоняет на всех уныние, и с появлением жаркого разговор переходит на покойных родственников.

В пятницу вечером, в четверть девятого, он подкатывает к вашему подъезду и неистово звонит. Услышав в передней его голос, вы выходите к нему.

– Виноват, запоздал! – весело восклицает он. – Дурак кебмен повез меня на Алфред-плейс вместо…

– А зачем ты, собственно, явился? – прерываете вы его, чувствуя, что в этот момент вы не в состоянии относиться к нему с обычным добродушием. Он ваш старый друг, и вы позволяете себе говорить с ним грубо.

Он смеется и хлопает вас по плечу:

– А мой обед, дружище? Я умираю с голоду.

– В таком случае, – ворчливо отвечаете вы, – отправляйся обедать куда-нибудь в другое место. Здесь ты обеда не получишь.

– Что это значит, черт возьми! – говорит он. – Ты же сам звал меня к обеду.

– Ничего подобного, – отвечаете вы. – Я приглашал тебя на четверг, а не на пятницу.

Он недоверчиво смотрит на вас.

– Но у меня в голове засела пятница. Как это могло случиться? – настойчиво спрашивает он.

– Такая уж у тебя память, – объясняете вы, – когда речь идет о четверге, ты непременно вдолбишь себе в голову пятницу! Кстати, ты как будто должен был сегодня выехать в Эдинбург?

– Ах, боже мой! – кричит он. – Ну, конечно! – и вылетает на улицу и во все горло зовет извозчика, которого только что отпустил.

Возвращаясь к себе в кабинет, вы размышляете о том, что ему придется совершить путешествие в Шотландию во фраке, а наутро он должен будет послать швейцара гостиницы в магазин готового платья за костюмом. И вы злорадствуете.

Еще хуже оборачивается дело, когда в роли хозяина оказывается он сам. Помню, я как-то летом гостил у него. Он жил тогда в понтонном домике, стоявшем на приколе в уединенном местечке между Уоллингфордом и Дейслоком. Было около часу дня, и мы сидели на борту, болтая ногами в воде.

Вдруг из-за поворота показались две лодки, в каждой из них сидело шесть празднично одетых людей. Заметив нас, они принялись размахивать платками и зонтиками.

– Гляди-ка, – сказал я, – они ведь тебе машут.

– Нет, это такой обычай, – ответил он, не глядя. – Просто какая-нибудь компания возвращается после пикника.

Лодки приближались. Когда они были в двухстах ярдах, на носу первой из них поднялся во весь рост пожилой джентльмен и что-то закричал нам.

Услышав его голос, Мак-Куэй так подпрыгнул, что чуть не свалился в воду.

– Великий боже, – завопил он, – ведь я совершенно забыл!

– О чем ты забыл? – недоуменно спросил я.

– Да ведь это приехали Палмерсы, Грэхемы и Гендерсоны. Я пригласил их всех на завтрак, а у меня на борту ничего, кроме двух бараньих котлет и фунта картофеля! Хоть шаром покати! Да еще и юнгу я отпустил на целый день!..

В другой раз, когда я как-то завтракал с ним в клубе, к нам подошел наш общий приятель Хольярд.

– Что вы, друзья, собираетесь делать сегодня? – спросил он, подсаживаясь к нашему столику.

– Если тебе нечего делать, поедем со мной, – сказал Хольярду Мак-Куэй. – Я собираюсь прокатиться с Линой в Ричмонд. (Лина была той юной особой, которую он в данный момент считал своей невестой. Впоследствии выяснилось, что он одновременно был помолвлен еще с двумя девушками, но о них он совсем забыл.) Ты можешь сесть сзади, места хватит.