Поэтому и посыпались звонки Кириллу с выяснением, где он и поедут ли они семьей на дачу. В результате этих переговоров двое друзей Кирюхи, Вадим и Алексей, вместо дачи прикатили на выступление Лизы. А когда началась развлекательная часть, совсем обосновались и уезжать не торопились, по очереди приглашая Лизу танцевать.

Музыка гремела, гости находились в приподнятом настроении, уже слегка захмелев, по крайней мере, танцевали все – умеют, не умеют, неважно. Кирилл, перекрикивая музыку, с кем-то весело разговаривал по телефону, было плохо слышно, и он вышел из зала… Вернулся не сразу. И не один.

Лиза с Вадимом как раз шли с танцпола, где пытались танцевать румбу, насмеялись они оба до слез над неуклюжестью Вадима, компенсируемой его энтузиазмом, но и натанцевались, как могли. Она плюхнулась на стул и принялась обмахиваться веером, который был частью ее костюма, хохотала над рассказом Мани, как их с Вадимом «танец» выглядел со стороны и как Лиза постоянно отпрыгивала, чтобы он не наступил ей на ногу, и вдруг увидела пробирающихся между столиками Кирилла и… Глеба Протасова.

Кровь мгновенно прилила к щекам и тут же откатилась под коленки до ощущения холода во всем теле. Она запнулась и перестала смеяться. Маня проследила за направлением ее взгляда, наклонилась к Лизе и прошептала на ухо:

– Не бойся, он не станет тебя душить на глазах у стольких людей и кусаться не будет по той же причине, – усмехнулась она, села ровно и уже не шепотом спросила: – Ты не считаешь, что пора рассказать, что у вас с ним произошло такого, что вы избегаете друг друга?

– Нет, – отрезала Лиза. И тут же поправилась, смягчив тон: – В том смысле, что ничего не случилось. Честное слово. И мы не избегаем друг друга, с чего ты взяла.

– Да? – саркастически протянула Маня.

Кирилл с Глебом подошли к столу, Протасов со всеми поздоровался, с парнями обнялись, похлопав друг друга по спинам, Кирилл тем временем успел поймать официанта, который принес им еще один стул, расселись.

И Глеб оказался рядом с Лизой, и она абсолютно точно знала, что подстроила это Маняша.

– Привет, Лизавета, давно не виделись, – излучая дружескую радость, поздоровался Протасов.

– Привет, – ответила в тон ему не менее дружественно она.

Нормально, она вполне справляется, похвалила себя мысленно Лиза, и действительно, он же ее не задушит, да и чтобы прямо коленки тряслись, голосок перехватывало и сердце замирало – не скажешь, чтобы сильно. Отболело, отшумело, может, хоть немного?

– Действительно, как-то давно не виделись, – поддержала она легкую беседу. И спросила вполне намеренно, чтобы напомнить себе суть, их разделяющую: – Как жена, как дочь? Как твоя серьезная работа?

– Да все в полном порядке, Лизонька, – легко и весело отозвался Протасов, поддержал тост за замечательный вечер и встречу, двинутый Кириллом, чокнулся со всеми. Они отпили из бокалов, и Глеб снова повернулся лицом к ней: – Дочь растет умная не по возрасту, рассудительная такая, смешная, Ольга обустраивается на новом месте, мы же в Москву переехали, тебе Кирилл говорил, наверное?

Лиза кивнула: говорил. Она еще тогда подумала, что теперь придется постоянно у него спрашивать, а нет ли там где-нибудь возле него поблизости Протасова, каждый раз, когда захочет встретиться с братом, настолько это уже стало привычкой – избегать встречи с Глебом.

– Ну, вот, пожили с родителями первое время, квартиру снимали, а полгода назад я собственную квартиру купил, вот Ольга и приводит ее в порядок. А ты как поживаешь?

– Поступила в аспирантуру, в следующем году получу второе высшее, немного работаю, танцую, немного преподаю танец. Ничего особенного, – поддерживая заданный ими дружеский легкий тон, ответила она.

– Ничего себе «ничего»! – возмутился Протасов. – И аспирантура, и второе высшее, и работа, и танцы. А личная жизнь в этот график вписывается? Парень-то у тебя есть?

– Выбираю, – усмехнулась Лиза.

Он хотел сказать что-то еще, но его перебил усиленный микрофоном громкий голос ведущего вечер, на который обернулись все сидящие в зале:

– А, тепе-е-ерь… – растягивал он специально слово, – объявляется король этого вечера! – Он взял интригующую паузу и завершил объявление громким: – Танго! Желающих приглашаем на паркет!

Зазвучали первые аккорды длинного вступления, ожидающего выхода танцоров, редкие пары потянулись на сцену…

– Пойдем? – вдруг развернулся к ней Протасов, и в глазах его запрыгали чертики, и возникло что-то опасное, темное, влекущее.

У Лизы заколотилось сердце, кровь отлила от щек, и стали совершенно холодными пальцы на руках. Она смотрела на него расширившимися от шока глазами и видела его фатальную решимость – как в костер, туда, где огонь, даже если мы мотыльки!

– Нам нельзя. Ты же знаешь, – прошептала она вмиг осипшим горлом.

– Пойдем! – протянул он ей открытую ладонь.

Такой настоящий, честный в своей страстности – не солененький растворчик дружеской беседы ни о чем, скрывающей за своей постной ненужностью все истинное, горящее в каждом из них, а обжигающая, мощная мужская сила чувств.

– Пусть еще раз, наверное, последний в этой жизни мы станцуем его с тобой! – позвал он за собой в огонь женщину. – Давай, Лиза!

И она решительно вложила свою маленькую ручку ему в ладонь и поднялась со стула.

– О! – восхитился Кирилл и пообещал всем сидевшим за столом: – Вы сейчас увидите нечто! Они вдвоем такое выделывают! Обалдеть можно!

И снова разряд тока пробежался по всему ее телу, как только они встали в позицию и она почувствовала ладонями силу его руки и мощные мышцы спины!

И-и-и!

Все повторилось и стало еще сильнее, жарче от запретности, недозволенности и годами сдерживаемых чувств. И у нее накатывались слезы и тут же высыхали от сжигавшего их в танце огня.

Трам! Та-та-да-та-та-й-да! – рыдали вместе с ними скрипки!

Глаза в глаза – она живой огонь в его руках, он укротитель и покоритель этого огня! Она уступает и подчиняется – и восстает, и утверждает свою свободу! Он покоряет и подчиняет – и восхищается ее свободой и покоряется ей!

Трам! Та-та-да-та-та-й-да! – стонал рояль о губительности страстей!

Она пела ему телом песню о своей независимости и ожидании сильного мужчины, который сумеет покорить ее – он отвечал ей обещанием и приглашал попробовать этой сладкой несвободы!

Трам! Та-та-да-та-та-й-да! – хрипел сексуальный аккордеон, оплакивая всех уже погибших от этого огня!

Она порхала, еле касаясь паркета ножками, а он вел, оберегал сильными руками и удерживал ее в этом полете. И Лиза чувствовала его всего, каждое его движение, каждую перекатывающуюся мышцу под кожей – они были одним целым, музыкой и танцем. И утверждали этим танцем торжество чувственной любовной страсти!