— Знаете, я бы с радостью приобрела картину перспективного шотландского художника — а может, и не одну.

Нед задумчиво кивнул.

— Попытаюсь вам помочь. Я близко знаю Лавери — он, в сущности, славный малый. Конечно, есть еще Гутри и Макгрегор, да и среди моих друзей найдутся способные художники: например, Уолтер Педен. Но лучше начните с Гутри и Макгрегора. Если угодно, я вас представлю.

— О, боюсь, вы меня не поняли. Прежде всего меня интересуют ваши работы.

Нед снял шляпу и запустил пальцы в волосы, снова демонстрируя набросок на манжете.

— Господи помилуй, — сказал он. — Что ж, я чрезвычайно польщен.

Мы договорились, что на неделе я зайду к нему в мастерскую. Пока мы обсуждали подробности, подошла Мейбл. Заключив брата в объятия, она что-то шепнула ему на ухо и обернулась ко мне.

— Добрый день, Гарриет. Развлекаетесь?

— Да, благодарю вас.

— По-моему, иногда развлекаться необходимо, правда, Нед? — Мейбл подергала его за локоть. — Как думаешь, братец? А?

Она подшучивала — возможно, на мой счет. Совершенно не представляя, что сказать в ответ, я почувствовала себя неуютно. Нед рассмеялся — он наверняка не уловил насмешки в тоне Мейбл, как всегда, не замечая ее дурных манер. Милый Нед всегда видел в людях только хорошее и был абсолютно слеп к недостаткам.

В конце концов, я решила прибегнуть к старому проверенному способу — лести.

— Мейбл, какое у вас красивое платье.

— Благодарю, — безучастно проворковала она и, оглядев меня с ног до головы, не нашла слов для ответной любезности.

К нам подошли остальные, и Элспет что-то бодро заверещала мне в ухо. Опустив глаза, я поймала на себе недобрый взгляд Сибил. При виде детского лица, искаженного злобой, мне стало не по себе. К тому же я начала понимать, что рядом с Элспет чувствую себя мухой, загнанной в угол пауком: бесконечно жизнерадостным и словоохотливым, но все же хищником. Завороженно следя за движениями ее губ, я почти смирилась, что вскоре меня опутают шелковистой паутиной и подвесят, чтобы полакомиться позже, но тут к нам подскочила Энни.

— Где Роуз?

— Не знаю, — ответила та. — Разве она не с Сибил?

Все дружно обернулись к девочке. Злоба на ее лице сменилась оскорбленной невинностью.

— Где твоя сестра? — спросила Энни.

Сибил обиженно выпучила глаза.

— Не знаю.

Я посмотрела на главное здание. У входа Нед и Мейбл беседовали с респектабельным господином — видимо, с тем, кого искали. Элспет проследила за моим взглядом и словно в подтверждение этой мысли устремилась на помощь сыну и дочери с возгласом «Гамильтон». Я наблюдала за ними, надеясь, что Нед договорится о новом месте для своего полотна. Владелец галереи внимательно слушал бывшего ученика. К несчастью, Мейбл не хватило ума держаться скромнее: она встала в горделивую позу — глаза прищурены, подбородок вздернут, взгляд заносчивый и дерзкий. Только бы Гамильтон не нашел ее поведение слишком вызывающим. Рядом со мной Энни отчитывала Сибил:

— Сколько можно повторять — никогда не упускай ее из виду?

Девочка надула губы и стала ковырять носком землю.

В этот миг где-то у каменного моста послышался слабый детский плач. Энни завертела головой и громко закричала:

— Роуз? Ты где?

Она бросилась к реке. Я снова оглянулась на вход в здание. Услышав отчаянный вопль Энни, Нед прервал разговор с Гамильтоном и встревоженно посмотрел на жену. Затем что-то буркнул Элспет, которая как раз подошла к их компании, и, оставив ее с Гамильтоном и Мейбл, бросился сквозь толпу.

— Энни! Что случилось?

— Роуз! — крикнула Энни в ответ. — Роуз, милая, ты где?

И тут мы наконец увидели младшую Гиллеспи. Она сидела на тропинке у Пожарной машины и горько рыдала. Пухлые румяные щеки были перемазаны пылью и слезами. Заметив отца и мать, Роуз обрадовалась и перестала плакать. Энни подхватила ее на руки.

— Вот ты где, сокровище мое!

Сначала Элспет, Мейбл и владелец галереи следили за событиями у реки, но, когда стало ясно, что опасность миновала, дамы обернулись к Гамильтону и одновременно затараторили. Элспет энергично шевелила губами, и, хотя на расстоянии я не разбирала слов, невозможно было не слышать ее властный пронзительный голос. Тем временем, не подозревая о расстройстве своих планов, Нед вместе с Энни хлопотал над Роуз. Я украдкой глянула на Сибил — потупившись, с несчастным выражением лица, она наблюдала за родителями и сестрой. Энни до безумия обожала младшую дочь; даже мне было ясно, что Роуз — ее любимица. Интересно, подумала я, чувствует ли Сибил себя отверженной.

Пытаясь подбодрить ее, я сказала:

— Тяжело быть старшей? Все время нужно присматривать за сестрой.

Конечно, я надеялась завоевать расположение девочки — ведь до сих пор нам не удалось подружиться, — но Сибил осталась равнодушной. Она бросила на меня странный, не по годам подозрительный взгляд.

— Роуз вечно теряется, — пробормотала она, затем развернулась и убежала к фонтану.

Сейчас мне трудно вспоминать этот разговор без содрогания.

* * *

Когда Нед вновь подошел к матери и сестре, Горацио Гамильтон из Комитета изящных искусств уже изнемог от их натиска и, извинившись, удалился в личный кабинет в главном здании. Точно не известно, что произошло между Элспет, Мейбл и хозяином галереи, но, если верить женщинам, несмотря на все их очарование и убедительность аргументов, Гамильтон дал понять, что не сможет помочь Неду. Судя по всему, Комитет все продумал еще за несколько недель; картины нельзя было перевешивать по прихоти художников и их родни. Полотно «У пруда» оставалось на месте на протяжении всей работы Выставки, и в результате Нед не получил должного признания.

* * *

Наверное, у вас уже сложился образ художника, бесспорно талантливого, но стесненного нуждой и обстоятельствами. Бедный Нед! Разве странно, что он желал успеха? Я бы совершенно не удивилась, узнав, что он завидует коллегам, особенно не обремененным семьей. Кроме того, ему приходилось противостоять неравенству в мире живописи, известном в те времена (да и в наши тоже) закрытостью и снобизмом, особенно в Шотландии, где все именитые художники были богаты, образованны и родом из Эдинбурга. Даже представители «новой школы» — сомнительного объединения художников, ставшего известным под названием «Парни из Глазго», — в основном происходили из семей пасторов, торговцев или магнатов и благодаря финансовой поддержке семьи и покровителей не были вынуждены зарабатывать на жизнь продажей картин. Некоторые к тому времени были уже весьма имениты: у них не только приняли картины на Выставку, но и предложили расписать здания фресками. Нед Гиллеспи не принадлежал к элите; его и близко не подпустили к оформлению дворца.