Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Желаете умыться? — продолжая смотреть в пол, спросила служанка. — Или мне сразу приготовить одежду?
— Где Чатьен Васт? — я решила проигнорировать её вопросы, поскольку чувствовала себя максимально неловко в положении этакой барыни.
— Чатьен ещё не выходил из своей комнаты, — последовал незамедлительный ответ. — Позвать его?
— Нет нужды, — покачала я головой. — Прошу тебя, уйди.
Девушка вздрогнула, как от удара, и впервые с момента моего пробуждения подняла голову: в серо-зелёных глазах плескался панический ужас.
— Сиреневая госпожа… — обращение было единственным, что я смогла разобрать, когда Чала начала вдруг быстро-быстро что-то говорить, громко всхлипывая и нещадно хлюпая носом.
— Чатьен Васт!
Не выдержав несчастного взгляда девушки и её же несколько визгливого голоса, закричала я, решив положить конец этому спектаклю. В том, что мой надзиратель специально подобрал такую служанку, от которой мне захочется избавиться в ту же секунду, как её увижу, я даже не сомневалась.
Как обычно на мой зов лекарь отозвался мгновенно, словно стоял под дверью и только и ждал, когда с моих губ сорвётся его имя.
— Вы звали меня, госпожа? — мужчина неторопливо вошёл в комнату и замер в изножье постели с абсолютно невозмутимым выражением лица, при этом начисто игнорируя рыдающую служанку.
— Да, — сузив глаза, я наградила лекаря недовольным взглядом. — Я хочу с тобой поговорить.
Чатьен Васт повернулся к Чале и строго велел: «Выйди».
Ослушаться его девушка не посмела. Низко поклонившись сначала мне, а затем и лекарю, Чала поспешно покинула комнату, бесшумно закрыв за собой дверь.
— Это было жестоко, — сухо заметила я, откидывая тонкое одеяло в сторону, совершенно не смущаясь того, что остаюсь перед лекарем в одном полупрозрачном ночном платье. В конце концов, чего он там за это время не видел?
— Это было твоё желание, — напомнил тот, сохраняя привычное арктическое спокойствие. Просто мраморная статуя, а не человек.
Я послала ему укоризненный взгляд.
— Я не этого хотела.
— Тебе нужна была служанка, чтобы говорить с ней, — голосом Чатьена Васта можно было заколачивать сваи. — Я выполнил твоё желание.
Я недовольно поджала губы: в дальнейшем споре не было никакого смысла. Что бы я ни сказала, этот упрямец всё равно не изменит своего мнения.
— Ты не научил меня с ней говорить, — напомнила я после небольшой паузы. — В моём мире нет слуг.
При упоминании моего мира лекарь привычно нахмурился и послал мне предупреждающий взгляд, который я благополучно проигнорировала. Мы всё равно были одни, и я говорила достаточно тихо, чтобы даже если служанка осталась подслушивать под дверью, ей ничего бы не удалось разобрать.
— Слуги нужны, чтобы выполнять поручения, — ровным голосом проговорил Чатьен Васт, в этот раз не став заострять внимание на моей вопиющей неосмотрительности и легкомысленности. — Отдавай приказы — этого достаточно.
— Никаких правил на этот счёт? — я даже удивилась. За время общение с лекарем мне показалось, что в этом мире урегулировано абсолютно всё вплоть до того, как часто и глубоко человек должен дышать.
— Никаких.
Это меня немного успокоило.
— Хорошо.
Обречённо вздохнув, я повернулась к двери и, немного повысив голос, позвала: «Чала!»
Дверь тут же открылась, и девушка поспешно вошла в комнату, замерев в паре шагов от меня с низко опущенной головой. Мне крайне не понравилось её заплаканное лицо — подобная реакция на простую просьбу выйти мне показалась странной.
— Я хочу помыться, — стараясь, чтобы голос звучал уверенно, сказала я. — Подогрей и принеси воду.
— Да, Сиреневая госпожа.
Получив чёткий приказ, девушка заметно оживилась и опрометью бросилась его исполнять
— Почему она плакала? — дождавшись, пока её шаги стихнут, спросила я у своего надсмотрщика.
— Что ты ей сказала? — вопросом на вопрос ответил тот.
Я неопределенно пожала плечами, за что получила очередной недовольный взгляд мужчины — старые жесты то и дело прорывались, как я ни старалась от них избавиться.
— Всего лишь попросила уйти.
— Ты так и сказала? — уточнил Васт. — Уйди? Не выйди, а уйди?
Теперь настала моя очередь хмуриться.
— Да, — подтвердила я после короткой заминки. — Я неправильно сказала?
— Для слуги слово «уйди» означает «ты не справился со своими обязанностями, уйди и не возвращайся», — спокойно объяснил лекарь. — Для любого слуги это равносильно смерти. Потеряв работу, он не сможет найти другую — никто не примет на службу человека, которого выгнали. Считается, что он непригоден для работы.
— Жестоко, — заметила я. — А если сказать выйди?
— «Выйди», означает «оставь меня, сейчас я не нуждаюсь в тебе, но когда ты понадобишься, я тебя позову».
Я в очередной раз тяжело вздохнула. Все эти нюансы в словах, жестах и прочих мелочах, которым я прежде не придавала значения, изрядно меня выматывали. Я была просто физически не в состоянии уследить сразу за всем. Это угнетало и, одновременно, заставляло моё сердце замирать от страха. Время шло, и ни я, ни Чатьен Васт не могли точно сказать, когда наше уединение будет окончательно нарушено. Сейчас, когда я пришла в себя и практически полностью восстановилась физически, вопрос «выхода в свет» был лишь вопросом времени. Удержать Ришана от визитов оказалось практически нереально, что уж говорить о бэкхране и его супруге, которым наверняка вскоре захочется увидеть собственную дочь.
Полежав минут десять в горячей воде, при этом вежливо отказавшись от помощи Чалы в мытье, вместо этого велев девушке приготовить мне повседневную одежду, я морально приготовилась к долгому, трудному дню: не считая коротких встреч с братом, в этом мире я не общалась ни с кем, кроме своего надзирателя. Естественно, я немного опасалась чем-то выдать своё иномирное происхождение. Однако желание узнать что-то новое пересилило страх. Ещё в детстве мама всегда говорила, что мой девиз «слабоумие и отвага». Я всегда возмущалась подобной характеристике. А сейчас, пожалуй, готова согласиться. Шило в одном месте, как говорится, не утаишь. И я не про мешок.
Когда я вернулась в свою комнату, там меня уже ожидала Чала с разложенными на кровати предметами моего гардероба — всё сплошь сиреневого цвета. Как объяснил мне однажды Чатьен Васт, в поместье Лундун было принято облачаться в цвета, соответствующие титулу. Сиреневый, конечно, никогда не был моим любимым цветом, но и особого отторжения не вызывал, поэтому я легко смирилась с данным правилом.
С нательным бельём я справилась без труда, у бриджей было всего три завязки: одна на поясе и две под коленями — так что затруднений они у меня не вызвали. Фурди завязывалось спереди на груди на манер корсета, причём ленты перехлёстывались в определённой последовательности — после многочисленных тренировок