Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Скромнов, сел поудобнее:
— Мне понятны ваши действия во возникшей ситуации, но при этом мы не согласны с принятыми мерами по отношении к мигрантам, а именно силовое решение данного вопроса, к тому же идея изоляции регионов очень схожа с образованием карантинных зон, в которых просто фиксировалась смертность, а не предпринимались лечения людей. Ваш взгляд на ситуацию в корне не прав, вы поступаете без оглядки на людей, не желание сотрудничать с другими странами и привело к тому, что каждый стал отдельно бороться с болезнью.
— Вы серьезно считаете, что нужно было открыть границы и спасать мигрантов, рискуя жизнью населения?
— Проводить отбор людей, те кто без симптомов, могли бы пройти в страну.
— Вы думаете, это так легко, — в разговор вмешался полковник Лазарев, — вы понятия не имеете о симптомах болезни на ранней стадии, да и как вы собирались это организовать?
— Не переходите на эмоции, полковник, — спокойно произнёс Скромнов, — я не ставлю этот тезис во главе угла. Я высказал мнение людей, чьи родственники остались по ту сторону стены. Вы правы, я не компетентен в этом вопросе, но медиков у нас хватает, чтобы решить эту проблему.
— Ну раз это не главный ваш тезис, Игорь Николаевич, — продолжил Голицын, — хотелось бы услышать главный.
— Стратегия выхода из этой ситуации.
Голицын понимал, что на этот вопрос чёткого ответа нет, стратегия не была выбрана, да и не было понятно на чём её основывать. Но говорить это было нельзя.
Переговоры затянулись на долгие пять часов, при этом каждая сторона так и не назвала стратегию выхода из кризиса, видимо, боясь, что другая возьмёт её пункты себе на вооружение. Потом были ещё переговоры, и ещё, и ещё. Но толку с них не было, а вот негативное отношение со стороны населения всё возрастало и возрастало.
Через неделю после первых переговоров собрались опять.
— Скажите, Игорь Николаевич, какие у вас требования?
Вопрос поставил Скромнова в ступор, видно было он не ожидал прямого вопроса, да и Голицын устал играть в кошки-мышки с ним, понимая, что чем дальше, тем сильнее недовольство народа и просто так обсуждать их претензии, без чего-либо конкретного было глупым.
— Ваша отставка, Михаил Владимирович, новые выборы, новая стратегия развития страны.
— Ваша стратегия.
— Да наша.
— Которую вы так и не озвучили ни на одной из встреч.
— Да, вы правы.
— Я так и думал. Что же раньше не сказали, а ходили вокруг да около?
Что ответить Скромнов не нашёл. Видно было, что вопрос был ему не удобен, а лгать он не хотел. Всё же было в нём что-то благородное, какое-то чистое стремление к лучшему, огонь в глазах и не жажда самоутвердиться или нажиться, а желание помочь всем. Как, он ещё и сам не понимал.
— Тогда слушайте, Игорь Николаевич, я готов уйти в отставку, хотя у меня достаточно сил и средств, чтобы задавить митинги. Но я не буду это делать, потому что нас и так осталось мало, а людские ресурсы — это дефицит. Но у вас нет опыта управления страной и оставить вам её для экспериментов я не могу. Предлагаю вам сделку: я слаживаю свои полномочья, но вы, формируя своё правительство оставляете советником Молотова, министром здравоохранения ставите полковника Лазарева, министра обороны и всё его ведомство оставляете без изменений. Остальные — это ваши желания.
Видно было, что Скромнов не ждал такого поворота, но быстро справился со своей растерянностью.
— Я согласен, Михаил Владимирович, с вашими условиями.
За столом все оживились. Даже сторона Голицына не ждала такого поворота событий.
— Завтра я объявлю о сложении с себя полномочий и передам временное правление страной вам, пока не проведёте выборы.
Голицын встал и протянул руку Скромнову, тот пожал в ответ, после чего делегация действующего правительства покинула Останкинскую башню.
Уже в кабинете, оставшись вдвоём с Молотовым, Голицын смог расслабиться, выпить кофе, и закурить сигару. Кофе пил и Молотов.
— Миша, ты осознаешь, что сделал? — Молотов говорил спокойно, но в голосе его слышались взволнованные нотки.
— Да, Валентин, полностью. Сейчас сложилась такая ситуация, что мои попытки удержаться в кресле президента обернуться гражданской войной. А этого на фоне ослабленной эпидемий стране не нужно. Но и оставить этим дилетантам управление страной я не могу, поэтому на ключевые позиции выдвинул вас. Скромнов не создаёт впечатление самодура и идиота, я думаю, что он послушает советы людей, которые имеют огромный опыт в управлении страной, и тебе, Валентин, здесь уготована самая важная роль — координация его деятельности.
— Почему не ты? Вполне можешь быть тайным советником.
— Нет, не хочу. Устал уже сильно, вымотался, да Скромнов не рискнёт меня держать рядом, боясь такой же участи, как я.
— И что теперь? Куда ты?
— Не знаю ещё, уеду из Москвы с семьёй, будем жить где-то далеко от людей, крупных городов.
Молотов выпил кофе, снял очки и потёр глаза:
— Вот уж времена настали, даже в страшном сне не привидится.
— Что там с заболевшими?
— Общее количество заболевших двадцать три процента, из числа больных выздоравливает около шестидесяти процентов.
— Это хорошо. Значит всё не бесполезно.
Оба сидели и молчали. Слишком долго они знали друг друга, чтобы говорить. Голицын пил кофе, наслаждаясь его горечью, чувствуя обиду, смешанную с облегчением. Ожидание будущего совсем не томило его, хотя он даже не знал, что будет теперь делать. Молотов же наоборот, думал, как он сработается с новым президентом. Наверное, он тоже ушёл бы вслед за Голицыным, но судьба готовила ему другую жизнь. Жизнь наполненную ответственность за страну, которую они строили вместе с ещё действующим президентом, страну, которая стала смыслом его жизни. Семьёй он так и не обзавёлся и его жизнь строилась вокруг Кремля. Где-то внутри он был очень благодарен Голицыну за возможность остаться в той среде, к которой он привык. Ведь он даже не знал, что делать и как жить, если не будет этих государственных дел. Часы показывали уже десять вечера. Завтрашней день обещал быть тяжёлым…
9.
Голицын, как и обещал, сложил с себя полномочия президента, назначив временно исполняющим обязанности Скромнова. Вместе с ним вошёл свой кабинет.
— Ну вот, Игорь Николаевич, теперь это ваш кабинет.
— Спасибо, Михаил Владимирович.
— За что?
— За понимание и доверие мне и нашим идеям. Вы увидите, что не ошиблись. Своё слово я сдержу