class="p1">В коридоре было полутемно и тихо. На кухне работал маленький телевизор, двери в комнаты были плотно закрыты. Из-под одной пробивалась полоска мягкого света. Я быстро шагнул к ней, распахнул, и тут же оказался на полу, прижатый лопатками к паркету цвета древесного меда. На мне сидел незнакомый очень бледный человек с неожиданно пышной шевелюрой и большой родинкой у самого уголка левого глаза. Мои руки были прижаты к полу, ноги переплетены с ногами бледного. Я извернулся и посмотрел в сторону источника света. В большом удобном кресле сидел Игорь Семенович, а у его ног на светлом пуфике устроилась Светлана в полупрозрачной ночной рубашке.

– Вот сука, – сказал я беззлобно. Кукловод, кажется, немного обиделся.

– За кого ты меня принимаешь, дорогой? – спросил он своим мягким голосом и кивнул бледному. Тот профессионально меня обыскал, отшвырнул ножи в сторону, телефон и бумажник положил рядом с собой, ловко перевернул меня и усадил на колени, перехватив руки и ноги широкими пластиковыми браслетами. – Ты думал, я не буду проверять все твои контакты? Ты думал, я пущу на самотек главное дело последних лет? – с каждым «ты думал» его голос повышался. – Ты думал, я не узнаю, что ты затащил в постель мою Свету? Ты думал, она клюнет на твои два с половиной кубика на животе?

Я невольно перевел взгляд на предательницу. Она спустила с плеча бретельку и подмигнула.

– Хочешь меня, красавчик?

Игорь Семенович поморщился и пихнул ее коленом.

– Исчезни.

Та нисколько не обидевшись грациозно встала, потянулась, и вышла, затворив за собой дверь. Ноги у нее были босые, с кроваво-красными ногтями. Кукловод прищурился, откинулся на спинку кресла и зло сказал:

– Ну ты и козел, дорогой. Сколько времени, сколько денег зря. Сколько планов ты мне похерил, смазливый ты мой.

Я молчал. Руки и ноги начали ныть от неудобной позы.

– Двоих моих горилл ты кокнул или просто вырубил? – с неподдельным интересом вдруг спросил Игорь Семенович. Пришлось ответить:

– Кокнул.

Шеф поцокал языком и тяжело вздохнул.

– Сколько возни из-за тебя, сколько проблем. Ладно, теперь надо торопиться, – он кивнул бледному, – давай телефон этого Ромео и сходи приберись за ним.

Охранник почтительно подал кукловоду мой телефон, повернулся ко мне и как следует рубанул по шее, так, что я отключился на какое-то время. Очнувшись, я обнаружил себя на низком диване. Конечности по-прежнему были связаны, болела голова, сфокусировать взгляд на наклонившемся надо мной Игоре Семеновиче было очень трудно.

– Все, дорогой, пора мне, – доверительно сообщил кукловод. – Сейчас приедет полиция, обнаружит парочку трупов – результат пьяной драки – а мне подобные потрясения, опросы, понятые и прочее ни к чему. У меня куча дел по твоей милости, – он брезгливо поморщился. – Чего ж тебе не хватало, дорогой?

Я сдавленно пробормотал что-то невнятное, лихорадочно набирая в рот побольше слюны.

– Чего-чего? – переспросил Игорь Семенович и наклонился чуть ниже.

Я пошевелил челюстью, почувствовал, как от десны позади верхнего коренного зуба отклеился крошечный цилиндрик, быстро раскусил его, ощутил маслянистую жидкость на языке и с силой плюнул в глаза кукловоду. Попал. Игорь Семенович по-женски взвизгнул и отпрыгнул от дивана, споткнувшись и полетев на пол. Несколько капель токсичнейшего химического оружия под названием VX (об уничтожении всех запасов которого наша страна бодро отчиталась пару лет назад – но деньги и связи могут все) начали свою смертельную работу.

– Что ты сделал? Что ты сделал со мной ты, ублюдок? – заорал кукловод, силясь подняться. – Глеб! Гле-е-б! Где ты?

Это он, наверное, бледному, который уже ушел готовить хозяйский отход. Скосив глаза, я с удовольствием наблюдал за Игорем Семеновичем, стараясь отрешиться от собственных ощущений, зная, что мой визави испытывает ровно то же самое. Наши зрачки сузились, по лицам потек пот, изо рта ручьями полилась слюна. Кукловод с усилием поднялся, сделал два неверных шага и рухнул в кресло, засипев:

– Гле-е-е-е…

Нас начала бить судорога, руки и ноги свело. Изогнувшись из последних сил, я в последний раз посмотрел на Игоря Семеновича, который все продолжал хрипеть, силясь позвать своего Глеба.

– Прощайте, кукловод, – одними губами прошептал я: спазмом уже перехватило горло, голова на сведенной судорогой шее обратилась к вычурному потолку.

На лепнине пухлыми губами улыбался аляповатый ангелочек с торчащими из колчана короткими стрелами. И я улыбнулся ему в ответ.

Я записываю

…а потом был восхитительный по красоте своей закат. Словно неведомый нам пока, но, несомненно, гениальный художник открыл коробку с красками, спрятанную до поры до времени от агонизирующего в серости человечества, и выплеснул все оранжевые, золотые, розовые, сиреневые оттенки ввысь. Туда, где шарик солнца торопился коснуться неровной кромки Иудейских гор. И толпа, собравшаяся у подножья холма Гульголет, забыла о казни какого-то сына плотника, по слухам творившего чудеса где-то на севере страны и разгневавшего несомненной ересью Синедрион и римского прокуратора. Люди в немом восторге смотрели на закат. Закат-прощание.

Когда она последний раз крикнула «Иисус!», я украдкой оглянулся. Почти все вокруг плакали, не скрывая слез и не стесняясь их. Что ж, не будем портить статистику. Пустив слезу, я еще раз как следует огляделся вокруг себя. Нет, надеяться на преждевременную революцию, восстание, подобное буре в равнинах той земли, что лежит где-то по ту сторону широченной полоски воды, куда я поплыву лет через шестьдесят, надеяться не приходилось. Придется лишь описать Руанскую башню и проследить, как пепел Жанны д'Арк развеяли над Сеной. Через 25 лет судьи опросят свидетелей, правда, среди них не будет меня, – Главного Свидетеля. Через четверть века доброе имя Жанны будет восстановлено, а еще через 500 лет ее даже приобщат к лику святых. Я прослежу за этим. В свое время.

После того, как трое голландцев побежали в сторону дворца Уайтхолл, я подошел поближе. Так и есть. Фабрика хлебобулочных изделий достопочтенного Томаса Фарринера занялась с трех сторон. Огонь, как казалось, веселясь, охватывал все новые здания и вскоре распространился из переулка Пудинг на другие улицы. Я, как всегда бесстрастно, отмечал в своей памяти очередную цепочку фактов и их последствий, безжалостно стирая человеческие эмоции и реакцию на зрелище людских мучений, оставляя лишь статистические данные, которые должны были составить основу очередного отчета. Вылетевший из окна сверток, объятый пламенем. Светло как днем, и я могу разглядеть, что это. Рукописи, бесценная картина или драгоценности? Нет, это всего лишь ребенок, младенец, заходящийся криком; и крик этот не смог заглушить даже довольно сильный ушиб. Я поморщился. Мне нужны лишь исторические факты. Сэр Томас Блудворт, мэр Лондона, не знает,