что ответственность за «холодное» насилие лежит на авторах общих концепций, идеологических построений или политических заявлений, которые провозглашают, что великие цели, к которым надо стремиться, оправдывают абсолютно любые средства, необходимые для их достижения. Однако ни один акт массового насилия невозможен без целенаправленного взаимодействия сторонников (этих лидеров и концепций), бюрократов и – во многих случаях – простых граждан. Реализуя полную и неограниченную свободу своей воли, тираны типа Чингисхана или Саддама Хуссейна сознательно следуют четко сформулированному плану приобретения материального богатства посредством ограбления более слабых народов. По той же причине средневековые крестоносцы претворяли в жизнь положения столь же четко сформулированной идеологии, когда истребляли «неверных» на своем пути к исполнению «божьей воли» на Святой Земле. А Сталин и Мао подкрепляли достижения своих политических и экономических революций смертями миллионов собственных сограждан.

В этих примерах авторы генеральных планов психологически свободны размышлять о гуманитарных последствиях действий по достижению поставленных целей. Они были вполне способны учитывать, какие жертвы влекут за собой их действия, при сравнении затрат на реализацию своего плана и получаемых от этого выгод. Они могли бы руководствоваться моралью более высокого уровня, которая запрещает убийства, но предпочли этого не делать.

Международное сообщество должно ясно заявить, что те, кто выполняет деструктивные приказы и распоряжения, так же ответственны за них, как и те, кто эти приказы и распоряжения отдает. Последние по времени процессы в международных судах над виновными в массовых убийствах в Руанде и Боснии – важные шаги в укреплении данного принципа.

Вина, тревожность, стыд и подавление

Хотя некоторые авторы, такие как Рой Баумайстер, полагают, что чувство вины является главным фактором, сдерживающим вредоносные поступки, на самом деле это чувство редко возникает во время агрессии[32]. Люди могут испытывать чувство вины после того, как что-то сделают, и могут рассматривать это как неправильное. Именно когда они оценят свои действия и придут к выводу, что нанесли необоснованный вред другому человеку, может возникнуть чувство вины. Воспоминания о подобного рода инциденте способны влиять на поведение индивидуума в следующий раз, когда он окажется в похожей ситуации. Память выступает сдерживающим фактором, так как подвигает человека воздержаться от того, чтобы сделать нечто, что – как он осознает – позднее заставит его раскаяться.

Например, я слишком критично отношусь к своему помощнику. Я понял это после того, как обидел его, поэтому чувствую себя неловко. Данное событие ведет к появлению правила: «Впредь будь более сдержан в критике». В следующий раз, когда – и если – мой помощник допустит ошибку, а я буду склонен обвинить его в ней, воспоминания о прежних недоразумениях вместе с недавно установленным для себя «правилом сдержанности» в поведении вызовут у меня чувство вины; тогда я сдержу импульс критицизма и не дам ему зайти слишком далеко. Кстати, я распространю действие этого своего внутреннего правила на возможные критические реакции и отношения с другими людьми.

Эмпатии, направленной на объект раздражения и даже враждебных проявлений, часто оказывается достаточно, чтобы агрессор «притормозил» и, прежде всего, не нанес какого-либо реального вреда. В рамках когнитивной терапии мы успешно применяем методику развития эмпатии с целью облегчить потенциальному агрессору возможность отождествить себя с потенциальной жертвой (см. главу 8).

Некоторые заповеди, которые буквально вбивают в наши головы в раннем возрасте, создают основу для выработки внутренних правил, которые могут повлиять на дальнейшее поведение. Даже маленькие дети понимают, что неправильно причинять боль товарищам – тем, с кем они играют, или навлекать на них неприятности. Однако, когда негативный импульс, побуждающий навредить другому ребенку, очень силен, они разрешают себе нарушить правило: интенсивность импульса позволяет найти оправдание тому, во что этот импульс выливается (например, «она меня первая ударила»). Точно так же взрослые люди обычно считают аморальным осознанное физическое насилие по отношению к другим. Способность к эмпатии помогает зафиксировать в голове: «Это неправильно!»

Есть множество свидетельств того, что солдаты и полицейские считали для себя невозможным казнить заключенных «в упор»[33]. Кристофе Браунинг описывал, как солдат из немецкого карательного батальона, на которых возлагалась обязанность убивать евреев в Польше, начинало буквально тошнить, и они были вынуждены побыстрее убраться[34]. К сожалению, такие солдаты или служащие тайной полиции, которых поначалу «на автомате» возмущали пытки или убийства, после участия в нескольких актах подобного рода теряли чувствительность к отвратительным поступкам. В самом деле, некоторые из них даже начинали наслаждаться ощущением своей власти и убежденности в собственной правоте. Такая реакция наводит на мысль о том, что первоначальное отвращение связано с эмпатической идентификацией себя с жертвой, а не с чувством вины. Когда же она (идентификация) сходит на нет, пропадает и отвращение.

Ощущение тревоги в предчувствии последствий своего вредоносного поведения запускает другой важный механизм автоматического торможения. Когда человек мобилизует себя на жестокое обращение с другим человеком, страх мести с его стороны или наказания со стороны государства, властей может ослабить враждебный импульс. Например, старший брат, собираясь ударить младшего, может на мгновение представить себе рассерженного родителя и сдержаться. Страх быть заклейменным позором тоже способствует предотвращению пересечения красных линий в отношениях с соперниками и оппонентами. Понимание нашего образа в глазах общества способствует значительному контролю за своими действиями, ибо такое понимание способно вызвать стыд и внутренние муки.

Помимо факторов, можно сказать, негативного характера, сдерживающих антиобщественные действия, существуют положительные факторы, способствующие доброжелательному поведению. В общем и целом мы склонны думать о себе как о взрослых и доброжелательных людях. Всяческие проявления импульсивного поведения говорят о незрелости, в то время как самоконтроль позволяет гордиться собой. Сдержанность также помогает укрепить наше собственное представление о себе как о стоящем и дельном человеке, с которым хочется иметь дело. У всех есть идеалы, ценности, стандарты поведения и ожидания, часто инкорпорированные в индивидуальные системы внутренних предписаний и запретов относительно того, как «следует» и «не следует» делать, поступать или вести себя. Обычно мы довольны собой, когда соответствуем собственному идеальному представлению о себе, и недовольны, если от него отклоняемся. Можем счесть, что какое-то наше действие, принесшее вред, недостойно нас, почувствовать вину и раскаяние. Наконец можем принять взвешенное решение обуздать враждебный импульс не из-за чувств стыда, вины, тревоги или по причине развитой самокритичности, а потому, что это лично неприемлемо.

Хотя механизмы тревожности, вины и стыда могут сдерживать проявления враждебности, они не затрагивают факторы, которые подобные проявления в первую очередь провоцируют. Далее, заповеди «не убий» и «не причиняй вреда другим» могут затормозить импульсы враждебности, но не способны их погасить. Критически важно разобраться во внутренних убеждениях, которые позволяют нам игнорировать эти заповеди и оправдывать пренебрежение ими.

Нравственный парадокс: когнитивная