все важнейшие тенденции культуры и искусства первой половины ХХ века. Наиважнейшей задачей Тенишевой – художницы, общественной деятельницы, меценатки – было включение русского искусства в общеевропейский художественный процесс. Благодаря ее коллекционированию и просветительской деятельности возродился интерес к национальным художественным традициям, началось глубокое изучение истории и органичная художественная переработка этого опыта в новые художественные формы.

Значительное состояние, изысканный художественный вкус и обширная насмотренность позволяли княгине обращать внимание на передовые тенденции современной культуры и искусства – будь то работы женщин-художниц (в коллекции княгини были работы Елены Поленовой, Марии Якунчиковой-Вебер, Марии Бенуа-Шпак), поддержка передовых молодых художников-мирискусников или коллекционирование и музеефикация предметов русской старины.

Помимо этого, Тенишева особое внимание уделяла своему большому просветительскому проекту: под ее талантливым руководством активно развивались региональные системы призрения, многочисленные благотворительные заведения. Она открывала школы и училища близ собственных имений, организовывала клубы и столовые в заводских поселках князя Тенишева, строила ремесленные мастерские для крестьян, в которых создавались рабочие места и для женщин-крестьянок, что позволяло им иметь дополнительные источники заработка.

В своих обширных мемуарах[155] княгиня Мария Клавдиевна Тенишева (урожденная Пятковская) характеризует собственное становление начиная от ранних впечатлений детства и до эмиграции в Париж после революции 1905 года. Высказывания Тенишевой позволяют обратить внимание на специфические детали ее гендерной социализации, а также на важные особенности эпохи.

Одним из первых больших драматических событий, описанных в мемуарах Тенишевой, стало детское осознание факта своего незаконного рождения. На протяжении XIX века дети, рожденные вне брака, были значительно поражены в правах, и изменяться эта ситуация начала только после 1902 года[156]. В высшем свете, к которому принадлежало семейство Марии Пятковской, и сами незаконнорожденные дети, и их родители часто подвергались не столько реальному общественному остракизму, сколько демонстративно прохладному отношению. Такими воспоминаниями из детства делится и княгиня:

«Что это за секреты, в которых принимали участие “благородные старухи”, что за тайны? Когда я была однажды в Уделах на заутрене с госпожой Тучковой, до меня долетели слова: “…” (в обществе сплетничают всегда по-французски), и все стали глядеть на меня. Мне почему-то сделалось неловко от этих взглядов. Что было скрытого, недосказанного в словах Тучковой? Что означают эти оттенки в обращении со мной? Почему до секретничанья люди приветливы, просты – потом относятся пренебрежительно, не узнают при встречах, будто не видят? Как бы отстранить то, что разделяет меня с ними? Искупить вину, если она есть?… Побороть неприступность этих людей, завоевать свое равноправие… Спросить не у кого. Надо самой додуматься. И вдруг я сразу поняла… Прозрела… Именно после заутрени. Мое рождение – в этом вся загадка. Тут же вспоминалась мне Тата и ее откровение. Кроме Таты, никто с тех пор об этом со мной не говорил. Я же почти забыла тот разговор. Может быть, “это” что-нибудь очень нехорошее? Что это: вина или преступление? Что же я сделала?»[157]

Отношения Марии с матерью также нельзя было назвать теплыми. Свою мать будущая княгиня описывает как деспотичную, холодную, не склонную к ласке и состраданию женщину, мало времени уделявшую ребенку. Хотя, судя по записям героини, главой их семьи была именно мать, а отчим Мориц фон Дезен был симпатичный, умный, образованный человек, дома не имевший никакого значения: «Впрочем, он об этом нисколько не тужил и жил своею жизнью, имея много старых приятелей и хорошие связи»[158].

Брак Марии с первым мужем Рафаилом Николаевым ее мать устроила в 1876 году без ведома дочери с участием свахи:

«Мать была в восторге, что, не пошевельнув пальцем, ей удалось сбыть меня с рук. Где бы стала она меня вывозить? Да и стала бы? Потом я узнала, что “Юленька” по просьбе матери слепила эту свадьбу. Но в ту минуту я была даже благодарна ей, думая, что она из симпатии ко мне заинтересовалась моей судьбой»[159].

Очевидно, что наличие свадебного профессионала – свахи[160] – не совсем характерная деталь матримониального поведения столичной аристократии. Услугами свах чаще пользовались представители более низких сословий – мещане и крестьяне. Аристократия же чаще вывозила девушек на выданье в свет (на балы, вечера и приемы), где среди равных себе им подыскивалась подходящая партия. В силу незаконного происхождения эта возможность была закрыта для Марии, поскольку активная светская жизнь девицы на выданье могла бы спровоцировать новый виток обсуждения тех самых невербализируемых и неудобных для семьи вопросов. Более того, исходя из записей мы можем сделать вывод, что «моя мать никуда не выезжала. Она не любила равных себе. Жизнь ее проходила в стенах дома, где она была всегда окружена несколькими старухами разного типа. <…> Те же, у которых были пенсии, презирали приживалок, глядя на них свысока. А мать моя царила между ними и для потехи стравливала их друг с другом»[161].

Муж Марии, как довольно скоро выяснилось, оказался заядлым игроком, однако ни мать, ни другие родственники не были на стороне жены. Нарушение дочерью привычной гендерной нормы – требование решительного выхода из тяжелых отношений и попытка самостоятельно получить образование – вызвало в ее семье негодование. Драматизм ситуации состоял в том, что по законам XIX века жена была подчинена мужу даже в вопросах владения документами, и долгое время муж Марии Клавдиевны отказывался выдать ей разрешение на заграничный паспорт, без которого невозможно было покинуть страну.

Добившись своего, Мария Клавдиевна забрала дочь и уехала в Париж учиться пению: «Когда я заявила о своем намерении ехать за границу учиться петь, все ужаснулись. Конечно, последовал на все категорический отказ. Меня это не смутило. Несколько дней спустя, отправившись снова в Петербург, я призвала апраксинского маклака, и через час дело было сделано:

«Я продала ему часть своей городской обстановки за пять тысяч рублей. Дома не могли в себя прийти от этих “выходок”. Жизнь моя стала невыносимой. Ко мне за все придирались, по-прежнему угрожая, что лишат наследства»[162].

По возвращении Тенишеву ждал тяжелый развод[163], не менее драматичная вражда с мужем по поводу образования и опеки единственной дочери. Ее собственная дочь, против воли матери, была помещена в институт благородных девиц и после почти не поддерживала отношений с матерью.

Второй брак Марии Клавдиевны с князем Вячеславом Николаевичем Тенишевым сложился более удачно. Но в мемуарах, описывая свое замужество как эталонно прекрасный союз, Мария Клавдиевна не без горечи упоминает о том, как тяжело переживала несправедливое патерналистское отношение к ней мужа.

«Он ценил во мне только женщину, а не человека. Как