Кто прав в этом споре? Пожалуй, каждый прав по-своему. В природе присутствует и то, что мы склонны считать высокой нравственностью, и то, что выглядит, с нашей точки зрения, безнравственно. Но если животные не имеют выбора перед тем или другим и вынуждены поступать так, как диктует им природа, то у человека есть право выбора между правдой и ложью, честью и бесчестием, добром и злом. Как сделать так, чтобы он предпочел правду, честь, добро?

Петр Алексеевич постарался теоретически обосновать необходимость такого выбора. К этому, по его убеждению, направляет любого разумного человека теория анархизма. Ее нравственные основы он разрабатывал в книге «Этика», над которой работал до последних дней своей жизни (умер он в городе Дмитрове 8 февраля 1921 года). Он был уверен, что никакие научно-технические достижения и социальные перевороты не сделают людей счастливей, а жизнь их достойней без высоких нравственных идеалов, без духовной чистоты свободной человеческой личности. По замыслу природы, как он считал, человек устремлен к справедливости и добру, но жизнь в неволе, под гнетом капитала и государства уродует человеческую природу, пробуждая злобу, зависть, ложь, лицемерие, хамство, лихоимство. Имущие власть и капиталы заражены этими пороками и распространяют их на все общество. Это заставляет трудящихся прибегать к революционным переворотам во имя справедливости.

Кстати сказать, Кропоткин попытался обнаружить природные основы такого сугубо человеческого понятия, как справедливость. Казалось бы, идею справедливости придумали люди, объединенные в сообщества и сознающие права и достоинства личности. И все-таки, оказывается, и тут не исключена направляющая сила природы.

«Склонность нашего ума искать »равноправия« не представляет ли одно из следствий строения нашего мыслительного аппарата — в данном случае, может быть, следствие двустороннего или двухполушарного строения нашего мозга? На этот вопрос, когда им займутся, ответ получится, я думаю, утвердительный», предположил Кропоткин. По его мнению, мозг работает в режиме диалога, а продуктивный диалог возможен только при равенстве собеседников. Идея интересная и продуктивная, хотя за последние десятилетия выяснилось, что каждое полушарие нашего мозга обладает и своими характерными особенностями (что, по-видимому, делает их диалог наиболее плодотворным).

Как видим, многие идеи Кропоткина не утратили свой эвристический потенциал. Чтение его произведений будит творческую мысль, принуждает не только соглашаться, но и спорить с автором в поисках истины. Его заблуждения имели самые благородные основания: ему были чужды низкие чувства и помыслы, а потому он недооценивал их роль в душах человеческих и в обществе. Ведь о солидарности трудящихся, взаимопомощи и справедливости писал не обделенный судьбой бедняга, а человек, по рождению, воспитанию, образованию и положению принадлежавший к аристократии. И самое главное и ценное, что оставил он в назидание потомству — не только разумные и добрые мысли, но и великолепный пример своей полноценно и достойно прожитой жизни. Об этом нельзя забывать, читая его труды.

«Власть портит даже самых лучших людей, — утверждал Кропоткин. — Вот почему мы ненавидим всякую власть человека над человеком и стараемся всеми силами… положить ей конец». Но как это сделать в обществе, где осуществляется власть государства и капитала, где главенствуют отнюдь не самые лучшие представители рода человеческого, где отдельные кланы и личности, целые социальные группы готовы всеми средствами взобраться на вершину социальной пирамиды, добиваясь господства над людьми? Какие катастрофы суждено пережить человечеству, прежде чем восторжествует та правда, которая заключена в анархических идеях Кропоткина? Или для этого потребуются какие-то духовные потрясения и озарения?

Не исключено, что так и не найдет решения парадокс анархизма: власти достоин только тот, кто отказывается властвовать над людьми. Это примерно так же, как в идеальных отношениях человека с природой: победитель проигрывает, ибо единственно рационален принцип взаимодействия, а не господства и подчинения.

…Главнейшая задача общества справедливости и взаимопомощи — предельно полно раскрыть творческий потенциал каждого, предоставить каждому возможность достойной жизни. Так считал Кропоткин. Так мечтал он, стремясь воплотить в жизнь эту мечту методом убеждения и доказательств. Однако изменить мир к лучшему — задача, непосильная для мыслителя или благородного Рыцаря Печального Образа. Необходимо, чтобы в общественном сознании с предельной ясностью определилась простая истина: современная техническая цивилизация находится в трагическом противоречии и с окружающей природной средой, и со свободной творческой человеческой личностью. Анархические идеи Кропоткина указывают выход из этого противоречия, основанный, надо признать, не столько на безупречных научных доказательствах, сколько на вере в духовное величие и высокое предназначение человека.

Впрочем, он ведь доказал верность своих воззрений — на неопровержимом примере собственной жизни. Возможно, ему удалось постичь или прочувствовать какие-то глубочайшие истины, быть может, не высказанные в книгах, а присутствующие в окружающей и пронизывающей нас природе, дарованные нам поистине свыше, отражающие качества биосферы и всей Вселенной — как прекрасного, живого и разумного организма. И раскрывается наиболее полно человек не на пути приспособления к окружающей природной, социальной, духовной среде, а во взаимодействии с ней, в свободных исканиях правды, созвучной его духовному строю, который, в свою очередь, остается отзвуком гармонии, бурь и противоречий Мироздания.

Р. К. Баландин

Две отличительные черты в животной жизни Восточной Сибири и Северной Маньчжурии особенно поразили меня во время путешествий, совершенных мною в молодости в этих частях Восточной Азии. Меня поразила, с одной стороны, необыкновенная суровость борьбы за существование, которую большинству животных видов приходится вести здесь против безжалостной природы, а также вымирание громаднейшего количества их особей, случающееся периодически в силу естественных причин, — вследствие чего получается необыкновенная скудость жизни и малонаселенность на площади обширных территорий, где я производил свои исследования.

Другой особенностью было то, что даже в тех немногих отдельных пунктах, где животная жизнь являлась в изобилии, я не находил, — хотя и тщательно искал ее следов, — той ожесточенной борьбы за средства существования среди животных, принадлежащих к одному и тому же виду, которую большинство дарвинистов (хотя не всегда сам Дарвин) рассматривали как преобладающую характерную черту борьбы за жизнь и как главный фактор эволюции.

Ужасные метели, проносящиеся над северной частью Азии в конце зимы, и гололедица, часто следующая за метелями; морозы и бураны, которые каждый год возвращаются в первой половине мая, когда деревья уже в полном цвету, а жизнь насекомых уже в разгаре; ранние заморозки и, по временам, глубокие снега, выпадающие уже в июле и августе, даже в луговых степях Западной Сибири, и внезапно уничтожающие мириады насекомых, а также и вторые выводки птиц; проливные дожди — результат муссонов, — выпадающие в августе, в более умеренных областях Амура и Уссури, и продолжающиеся целые недели, вследствие чего в низменностях Амура и Сунгари происходят наводнения в таких размерах, какие известны только в Америке, да Восточной Азии, а на высоком плоскогорье обращаются в болота громаднейшие пространства, равные по размерам целым европейским государствам, и, наконец, глубокие снега, выпадающие иногда в начале октября, вследствие чего обширная территория, равная пространством Франции или Германии, делается совершенно необитаемой для жвачных животных, которые и гибнут тогда тысячами. Таковы условия, при которых идет борьба за жизнь среди животного мира в Северной Азии. Эти условия уже тогда обратили мое внимание на чрезвычайную важность в природе того разряда явлений, которые Дарвин называет «естественными ограничениями размножения», — по сравнению с борьбою за средства существования, которая может совершаться в том или другом месте между особями одного и того же вида, но всегда остается в ограниченных размерах и никогда не достигает значения вышеуказанного фактора. Скудность жизни, недостаточность населения, а не избыток его отличительная черта той громадной части земного шара, которую мы называем Северной Азией. Таковы были результаты моих наблюдений, и уже с тех пор я начал питать серьезные сомнения, которые позднее лишь подтвердились, относительно той ужасной будто бы борьбы за пищу и жизнь, в пределах одного и того же вида, которая составляет настоящий символ веры для большинства дарвинистов. Точно так же начал я сомневаться тогда и относительно господствующего влияния, которое этого рода борьба играет, по предположению дарвинистов, в развитии новых веков.