— Что у тебя есть для нас, Фрэнк? — спросил Абруцци, использовав уменьшительное от первого имени священника.

Тот в ответ вручил ему расшифрованную депешу.

— Надо же, Краули убит, — пробормотал кардинал. — Какое несчастье. — В тоне его голоса не чувствовалось ни малейшего сострадания или сожаления. — Марокканский кинжал?

— Боюсь, что так.

— Тогда мы знаем, кто убийца.

— Да.

— Ну что, пусть по прошествии столь долгого времени, но он все же пришел к свету.

— Только вот обставлено это с избыточным драматизмом.

— Его необходимо найти и разобраться с ним прежде, чем до него доберется полиция.

— Да.

— Практикантка сфотографировала один из рисунков Микеланджело?

— Да.

— Откуда нам это известно?

— Это зафиксировала камера наблюдения службы безопасности музея.

— Была ли предпринята попытка забрать фотографии?

— Да, но провалилась.

— Эту девушку тоже необходимо остановить. — Кардинал продолжал задумчиво смотреть на записку. — Это могло бы открыть для нас колоссальные перспективы, особенно теперь, когда Краули не стало.

Он помолчал.

— Прослеживается ли какая-либо связь между этой смертью и девушкой?

— Сомнительно.

— Однако можно сделать так, чтобы это выглядело подобным образом.

— Предположительно.

— Кто тебе потребуется?

— Сорвино.

— А он в пределах досягаемости?

— Да. Он ждет приказа вашего преосвященства.

— Приказывать будешь ты, Фрэнсис. Ты должен понять: я не могу иметь к этому отношения.

— Конечно, ваше преосвященство. Если дела пойдут не так, вся ответственность падет на него и на меня.

— Хорошо, если бы нам удалось покончить с этим раз и навсегда. Очень многое поставлено под удар, и не в последнюю очередь репутация Церкви.

— И канонизация одного из ее пап, — указал священник.

— Если ты справишься с этим, то и сам можешь быть причислен к лику блаженных. — Кардинал улыбнулся. — Нам не помешает еще один святой Франциск.

Священник улыбнулся в ответ, но улыбка его была невеселой.

— Святые, ваше преосвященство, не бывают ввергнуты в адское пламя. А вот меня, боюсь, после того, как это будет сделано, ждет именно такая судьба.

— Не исключено, — согласился кардинал. — Но может быть, я сумею добиться того, чтобы ты, пока пребываешь в здешнем, земном аду, носил епископскую митру. Ты ведь хотел бы этого, Фрэнсис?

— Я не ищу наград, ваше преосвященство, а лишь исполняю свой долг. В этом заключается моя служба.

— Ничей долг, Фрэнсис, ни человека, ни священника, не может заключаться в том, чтобы вычищать нравственные испражнения за тем, кому следовало бы быть образцом морали.

— Всякий священник не более чем человек, ваше преосвященство. От рождения до смерти он человек. А Папа всего лишь священник.

Кардинал мягко улыбнулся.

— И ты будешь учить меня религиозной этике?

— Это простая доктрина.

— Которую мы все усвоили давным-давно, еще в семинарии. Однако обычного человека сочли бы извергом за то, что совершил этот викарий Христа. В прежние времена его бы сожгли. А ныне ему предстоит стать святым.

— Прошу прощения за банальность, ваше преосвященство, но пути Господни неисповедимы, и нет предела чудесам Его.

— Сомневаюсь, Фрэнсис, что это имеет отношение к Господу или Его чудесам, — заметил кардинал. — На сей счет я очень сильно сомневаюсь.

Дилэни и Финн остались в квартире одни. Он присел рядом с ней на кушетку, а когда заговорил, голос его оказался тихим и мягким, с оттенком сочувствия, каковое, по ее разумению, не могло быть искренним, потому что этот человек явился из «Адской кухни» Нью-Йорка, а не с дублинской Фейд-стрит. Впрочем, по правде сказать, и о том и о другом месте она знала лишь понаслышке. Просто-напросто природный здравый смысл уроженки Среднего Запада заставлял ее настороженно относиться к людям, демонстрирующим избыточную отзывчивость без видимых на то причин. Мать с детства учила ее не доверять незнакомцам, предлагающим сладкие конфеты.

— Возможно, это был всего лишь наркоман, искавший денег или чего-нибудь на продажу, — сказал детектив. — Страшное дело, конечно, но это убийство и убийство доктора Краули кажется ужасным совпадением. Я уверен, вы это понимаете. К тому же у вас с ним сегодня вышел спор, ну и все такое.

— Не понимаю, какая тут может быть связь.

— Я тоже, Финн. Я для того и пришел сюда, чтобы разобраться, есть связь или нет.

— Ее нет.

— А из-за чего у вас вышел спор?

— Расхождение во мнениях относительно искусства. Я нашла рисунок, застрявший в задней части ящика для хранения. Я была уверена в том, что он принадлежит Микеланджело. Доктор Краули думал иначе. Мы поцапались. Он меня уволил.

— Расхождение во мнениях вряд ли может послужить причиной для увольнения.

— Согласна.

— Тогда почему он так поступил? — спросил Дилэни, спокойно улыбаясь. — Непонятно, Финн, не так ли? Опять загадка.

— Мне кажется, его возмутило то, что какая-то зеленая практикантка посмела ему возражать. Самомнение у него было размером с небоскреб.

— Он был знаком с этим молодым человеком, Питером?

— Точно не скажу, но думаю, что не был.

— У вас нет соображений насчет того, кто мог так разозлиться на Краули, чтобы пойти на убийство?

— Я не очень хорошо знала директора.

— А что случилось с рисунком Микеланджело?

Финн нахмурилась. Вопрос показался ей странным, о чем она тут же и сказала.

— Полагаю, рисунок Микеланджело должен представлять ценность, — пояснил Дилэни.

— Конечно.

Он пожал плечами.

— Вот вам и мотив для убийства.

— В последний раз, когда я видела рисунок, он был в руках у Краули. Я бы положила его обратно в обложку…

— А зачем вы вообще его вынули? — резко спросил Дилэни.

Финн заколебалась. Почему его так интересует рисунок? Ей казалось, что он не имеет никакого отношения ни к смерти Питера, ни даже к смерти Краули. Она сняла обложку, чтобы получить при фотографировании более четкое изображение, но об этом решила умолчать. Во всяком случае, пока.

— Я хотела получше его рассмотреть. В общем, тут она не солгала.