— Ну, ладно, — прервал душераздирающий рассказ Харитонов. — Что он сам-то говорит?

— Отпирается. Говорит, ничего не было. Чисто служебные отношения. Я его приперла. У меня записи Могилевской, показаний свидетелей, работников гостиницы, квитанции об оплате номера…

— А их что — несколько?

— Как выяснилось, в этом номере гостиницы раньше бывали и другие сотрудницы, но они боялись и молчали…

«А может, им просто нравилось это дело?» — подумал Харитонов, но говорить ничего не стал.

— Ладно, раз ты такую работу провела, то давай заканчивай дело быстрее.

— Только я, Алексей Алексеевич, кроме «сексуальной» статьи, буду вменять Хачериди злоупотребление служебным положением.

— Это еще как?

— Он номер в гостинице для своих утех снимал за счет организации… — зло прищурившись, сказала Альбина Петровна.

— А-а, ну тогда… Только с квалификацией его действий вы там разберитесь еще…

«Да, не повезло мужику с бабами. Причем сразу с двумя, — подумал Харитонов, когда Шип ушла. — Эти его точно упекут, не помилуют. Причем по полной программе».

Надо сказать, сексуальная проблематика обрушилась на голову Харитонова как ливень, заставший посреди пустого поля. Во-первых, послесоветская жизнь была пронизана ею так, что спрятаться от нее было негде. Телевизор стало стыдно при дочке включать, газеты разворачивать. Женское тело победно перло со всех сторон. Однажды в первые перестроечные годы он увидел на улице небольшую очередь из сумрачных мужиков, которые покорно стояли у двери в какой-то подвал. Оказалось — видеосалон, где по телевизору с большим экраном крутили разных «греческих смоковниц». Харитонов представил себе, как эти потные мужики с пластиковыми пакетами и сумками в руках набиваются в душный и смрадный подвал и смотрят там запретные недавно прелести, а потом идут к своим раздобревшим женам…

Но главное было в том, что и сам Харитонов мучился по этому вопросу. Его жена умерла, когда дочка входила в колючий и непредсказуемый подростковый возраст, поэтому жениться снова, привести в дом мачеху он не решился. Однако естество брало свое, мужчина-то он был еще нестарый, вот и приходилось крутиться то там, то сям. И гостиницы, почти как у этого самого неугомонного Хачериди, тоже случались…

Незаметно у дочки подошло время всяких женских дел, прокладок и циклов, и он попросил одну из теток обстоятельно поговорить с ней на эту тему.

Тетка заперлась с Галиной в комнате, а через час вышла из нее с изменившимся лицом.

— Ну, объяснила? — встревоженно спросил Харитонов, который все никак не мог поверить, что его дочь, вся сотканная из пуха и перьев, должна теперь жить непростой женской жизнью.

— Объяснила? — мотнула удивленно головой тетка. — Это она мне все объяснила да растолковала. Я ничего такого раньше и не знала! Это надо же, сколько лет прожила темная, как корова!

На этом просветительская работа с дочерью была закончена. Тем более что после убытия потрясенной открытиями тетки, Галина насмешливо сказала: «Пап, не надо заботиться о моем просвещении, ладно? Я уже сама все знаю».

А потом последовал звонок от классной руководительницы, которая попросила зайти в школу. Выглядела она взволнованной, хотя Харитонов ее встревоженности сначала не понял. Подумаешь, Галина в сочинении на тему «Мой любимый герой» написала, что ее героиня — гимназистка Оля Мещерская из рассказа знаменитого русского писателя Ивана Бунина «Легкое дыхание». Что из того? «А вы рассказ-то помните?» — укоризненно спросила учительница. В ответ Харитонову пришлось молоть чепуху про чрезвычайную занятость на работе и рост уровня преступности в связи историческим переломом, который постиг страну.

«Я все понимаю, Алексей Алексеевич, — с грустным сочувствием произнесла учительница. — И про уровень преступности, и исторический перелом. Но рассказ вы все-таки почитайте. И тогда мы с вами вернемся к нашему разговору».

Поздно ночью, Галина уже спала, Харитонов отыскал оставшуюся от жены книгу Бунина, нашел нужный рассказ и погрузился в чтение, хотя его еще ждала куча бумаг, принесенных с работы.

Чтение его увлекло. Тем более что после всего, что он узнал в школе, в молоденькой гимназистке с радостными, поразительно живыми глазами он видел свою ненаглядную Галину. Он с умилением читал про то, как нескладная девочка превращается в прелестную девушку, вызывающую всеобщую любовь и поклонение. Тут он совсем расчувствовался, но рассказ развивался дальше и дошел до места, где юная и прелестная девушка легко и чуть ли не радостно признается своей начальнице, что она давно уже не девочка, а женщина… И виноват в этом друг папы и брат начальницы…

На этом месте ошеломленный Харитонов вынужден был прервать чтение и сходить на кухню попить холодненького чайку.

Дальнейшее чтение привело его в еще большее смятение. Потому что в небесной красоты и чистоты девушку стреляет на вокзале казачий офицер, некрасивый и плебейского вида, которого она, как выясняется, завлекла и с которым стала близка…

Ошеломленный Харитонов читал страницы дневника Оли Мещерской, в которых сама девушка рассказывала о ее совращении «другом папы», с полным ощущением, что он читает дневник своей дочери!

Ужас, охвативший его после чтения бунинского шедевра, не поддавался описанию. Он понимал теперь, почему вдруг учительница захотела с ним поговорить, но и ясно видел, что говорить-то не о чем, потому что сделать он ничего не может.

Утром, когда Галина убежала в школу, он, еще не отошедший от впечатлений от гениального рассказа, забрел зачем-то в ее комнату и обнаружил прямо на столе забытую пачку презервативов и видеокассету. Он сунул ее в видеомагнитофон и нажал кнопку воспроизведения. Это была самая грубая и мерзкая немецкая порнография. Глядя на противно сопящих и чмокающих гадов и гадин, совокупляющихся в разных видах, Харитонов не мог представить себе свою дочь, смотрящей эту мерзость по собственному желанию. Легче было верить, что кто-то вынуждает и принуждает делать ее это. Но умом он прекрасно понимал, что этим кем-то была жизнь. Именно она превратила его нежную и трогательную дочь в чужого человека, о мыслях и чувствах которого он почти ничего не знает…

Вот такие мысли и воспоминания овладели прокурором Харитоновым, когда неистовая воительница с мужским шовинизмом Альбина Петровна Шип покинула его кабинет. Можно было не сомневаться, что она доведет дело до суда и там любвеобильному Хачериди придется несладко. Вот только жизнь на этом не кончится и кто знает, чем она обернется для героев этого любовного детектива.

Харитонов как в воду смотрел. Даме с диктофоном суд и приговор счастья не принесли. Сначала от нее ушел муж, не поверивший в ее честность и то, что она отправилась в гостиницу с ключом от номера только для серьезного разговора. А потом ей пришлось уйти с работы — сотрудники теперь на нее косились, мол, вдруг все разговоры записывает, а сотрудницы, особенно те, у которых с Хачереди была связь, невзлюбили люто — ишь ты какая благородная да чистая. Устроиться же на новую работу ей никак не удавалось — начальники то ли не хотели с ней связываться, то ли мстили из мужской солидарности… А жена же Хачериди ничему не поверила и заявила на суде, что его оклеветали порочные женщины, потому что для него семья важнее всего, и она будет его ждать.