– Я и не подумала об этом.

– Запомнила хотя бы номер такси?

– Нет.

Виктор недовольно прищелкнул языком:

– Жаль, надо поговорить с Симоном. Он что-нибудь посоветует.

Симон, их племянник, служил в полиции. В тот же вечер Виктор пригласил его, чтобы выложить новость. Втроем они устроились в задней комнатке за бутылкой малаги, и у них была еще бутылка старого рома. Симон пил ром, семья Этерп – малагу. Выслушав рассказ дяди, полицейский агент, отличавшийся декартовым складом ума, уединился в медитации. Прошло немало времени, прежде чем он заявил, кивая головой, что случай, конечно же, – не из простых, но если ему не изменяет память, ни одной статьей закона покупка множества похоронных венков одним лицом не запрещается. Такой поступок не подпадает под определение «преступный», а посему дело возбудить невозможно. К тому же – непонятно, против кого.

– Но мы-то, мы же знаем, что этот помешанный купил наши венки ровно под коллективную экзекуцию, – воскликнула мадам Этерп.

– Мы сможем его арестовать только после преступления, совершенного и засвидетельствованного, – ответил Симон с многозначительным вздохом. – Только так.

Несчастная тетушка пробовала урезонить племянника, мол, теперь из-за пассивности властей под угрозой дюжина человеческих жизней, но Симон, укрывшись за уложениями закона, опорожнил бутылку, вытер усы и пожелал супругам Этерп приятного отдыха, похвалив качество их рома.

Невозмутимое спокойствие полицейского передалось, в конце концов, и Виктору: он заявил о сложении с себя всякой ответственности – хотя бы потому, что забыть о случившемся ему посоветовал служитель закона, облаченный в форму. Напротив, мадам Этерп, как и большая часть представительниц ее пола, осталась глуха к доводам юриспруденции, и провела остаток ночи в беспокойстве. В то время как Виктор подрагивал во сне губами от едва сдерживаемого супружеской заботой храпа, она, уставившись в темноту одним, широко раскрытым от ужаса перед собственными фантазиями глазом, вспоминала мельчайшие детали облика и одеяния клиента, с болезненной отчетливостью отпечатавшиеся на ее сетчатке. И во всех этих чертах, как и в его поведении, находила она признаки, свойственные извращенцу. Подстегиваемая темнотой и безмолвием, она будто наяву представляла себе кровавую резню целого семейства. Может, именно теперь, увешанный венками, ходит он на цыпочках по комнатам и режет горло грудничкам в колыбельках, выкидывает на всклокоченную бороду дедушки выпотрошенные внутренности, дядю и племянника увечит лезвием бритвы, проламывает череп спящему брату, режет на куски беззащитных отца и кузена, оскопляет зятя и, хохоча во всю глотку, шлепает по разбросанным вокруг мозгам и разлившейся крови.

На следующее утро мадам Этерп закупила целую кипу газет в надежде обнаружить прямо на первых полосах известия о предсказанных ею смертях. Но перелистав абсолютно все передовицы, она не нашла для себя ничего значительного. Писали о мелких непрофессиональных убийствах и отдельных случаях суицида. Значит, убийца еще не успел совершить свои гнусные дела. Должно быть, выжидает удобного случая. Мадам Этерп про себя решила, что ни за что не прекратит расследования, и много месяцев оставалась одной из преданнейших и внимательнейших читательниц криминальной хроники утренних и вечерних газет.

С тех пор минуло около года, а загадочный покупатель никоим образом не проявлял свою кровожадность. Давно уж мадам Этерп не допекала мужа своими беспокойствами. И даже посмеивалась над своими недавними страхами, но глубоко внутри хранила уверенность, что драма разразится в момент менее всего ожидаемый.

Как-то вечером в пятницу, когда Виктор занимался срочным заказом, она забросила в рот кисловатую карамельку, накинула на волосы кружевной кремовый платок и устроилась у входа в лавку – подышать свежим воздухом. Не прошло и пяти минут, как на тротуаре через дорогу она увидела некое чудовище – одетое во все черное, оно, крадучись, перемещалось вдоль стены. Мадам Этерп будто током ударило. Она, не размышляя, поднялась с места, пересекла улицу и направилась вслед за незнакомцем. Неуверенной походкой, ни о чем не подозревая, тот продолжал путь. Плечи его сутулились, к ним были подвешены безвольные руки, и со стороны он ничем не отличался от вполне безобидного гражданина. Но мадам Этерп трудно было провести на мякине. Она пребывала на вершине блаженства, понимая, в отличие от боязливого мужа и бестолкового племянника, что напала на след негодяя. Даже если слежка затянется, она от этого голубчика не отстанет ни на полшага и заставит его, чего бы это ей ни стоило, исповедоваться в страшных злодеяниях. Она подумала было задержать его прямо на улице, когда тот вдруг остановился перед заурядным с виду отелем и направился к лестнице, снимая на ходу шляпу. Мадам Этерп последовала за ним. Мужчина, кряхтя на каждом шагу, принялся подниматься по лестнице, она, чуть отстав, поднялась следом. Он свернул в коридор, она притаилась за углом, чтобы издали пронаблюдать за ним. И когда он стал открывать дверь, она выскочила из укрытия и заорала:

– Ни с места!

Он застыл на пороге с разинутым ртом и совершенно глупым видом.

– Пропустите меня, – потребовала она тоном, не допускающим возражения.

И не дожидаясь ответа ворвалась в комнату. То была невзрачная клетушка, оклеенная обоями в лиловых разводах, с медной кроватью и спрятанным за бамбуковой ширмой умывальником. Вдоль стен в зловещем строю стояли венки, предназначенные убиенным ближним и дальним родственникам. Мадам Этерп достаточно было одного короткого взгляда, чтобы понять, что в мрачной картине недостает одной детали. Мадам Этерп успела как раз вовремя. Глубокий вдох победно округлил ее ноздри.

– Что вам нужно, мадам? – проворчал мужчина, закрывая дверь. – Я вас не знаю.

– Зато я знаю вас, – заметила мадам Этерп голосом инквизитора. – Ваше имя?

– Меня зовут Морис Балотэн.

– Ваше семейное положение?

– Холост.

– Возраст?

– Семьдесят лет… Но по какому праву задаете вы мне эти вопросы?

Морис Балотэн остановился перед пришедшей. Кожу на щеках, серую и дряблую, исчерчивали порезы от бритья. Левая рука, заложенная за отворот пиджака, нервно подрагивала. Однако мадам Этерп знала из книг маститых авторов, что многие старики скрывают под кажущейся беспомощностью тигриные силу и ловкость. Сознавая опасность, она не спускала глаз с пальцев собеседника. И когда тот сделал шаг в сторону двери, выкрикнула:

– Не двигайтесь!

– Не будем забывать, мадам, что я у себя дома и имею право…

– Нет у вас никаких прав. Вы полностью в моей власти. Это я вам продала все эти венки!

Услышав последние слова, Морис Балотэн закрыл лицо руками, ноги его подкосились. Мадам Этерп, убежденная, что попала в самую точку, продолжала:

– Да, теперь мне понятна причина вашей грандиозной покупки. Вообще-то я очень быстро разобралась. Вы изверг. Вы пытаетесь рассчитаться со своими родственниками за непонятные грехи. Полиция предупреждена…