— Как вы думаете, Кальтенбруннер, адмирал действительно мог принимать участие в непосредственной подготовке к покушению на меня?

«Как же ему не хочется верить в это! — понял вдруг шеф СД. — Многое он отдал бы, чтобы кто-нибудь сумел убедить его в невиновности адмирала. При том, что многих других, в том числе и тебя, готов обвинять вопреки неопровержимым доказательствам преданности и всякому здравому смыслу! Почему так?! Несправедливо!»

… А потом был весенний Париж. Беззаботный и почти не познавший войны, он вспыхивал цветением склонов Монмартра и манил величественными строениями берегов Сены. Все в этом городе — от вечерних бульваров до сладостных предрассветных женщин в отельных номерах — источало такую романтику жизни, прелести которой где-то там, в средневеково-мрачном, пропитанном суровостью фронтовых слухов и безысходностью военной строгости Берлине, даже трудно было себе вообразить.

Канарис специально прибыл в столицу Франции, чтобы повидаться с Матой Хари, но не потому, что все еще безумно увлекался этой женщиной, а потому, что парижский агент, внедрившийся во французскую разведку под псевдонимом Марат, ошеломил его сразу двумя сообщениями, поступившими с интервалом в одну неделю. Первое содержало информацию о том, что его, Канариса, личного агента Н-21 завербовала французская разведка, рассчитывающая, что он будет работать против Германии. Причем пикантности этой ситуации придавал тот факт, что агент Н-21 охотно согласился, однако затребовал за свои услуги миллион франков.

Узнав об этом, Канарис даже не встревожился. И ничего, что сама Мата Хари пока что хранила по этому поводу молчание. Если французам хочется заполучить агента-двойника, он предоставит им такую возможность; а по поводу преступного молчания — основательно разберется с этой паршивкой. Зато второе известие, подробности которого Канарис уточнял у Марата уже там, в Париже, по-настоящему взволновало и даже обозлило его. Оказалось, что, как только танцовщица заломила за свою вербовку безумную цену, за ней сразу же начали следить… агенты английской разведки МИ-5, занимавшиеся в основном зарубежным дипломатическим корпусом, а также германской и русской агентурой, действовавшей на территории союзников.

У Канариса сразу же закралось подозрение, что французы сами пытались перепродать Мату Хари своим союзникам, чтобы с их участием наполовину сократить собственные расходы. Слишком уж достала их своей жадностью эта жрица элитных салонов. Однако англичане не только не спешили оплачивать парижские похождения стареющей голландской проститутки, но и принялись тщательно отслеживать каждый ее шаг, пока, наконец, не установили, что она встречается с давно засвеченным ими германским агентом, на которого они ловили теперь германские «источники», что называется, на живца.

Прибыв в Париж инкогнито, с паспортом аргентинского торговца, Канарис устроил встречу с Маргарет на одной из известных в городе «квартир для негласных деловых встреч» — в этаком мини-борделе. Именно там, предаваясь греховным утехам, капитан-лейтенант от шпионажа попытался узнать святую правду о французской вербовке из тех же уст, которые с безбожной неутолимостью ласкали его «источник жизни». Однако женщина упорно молчала, даже не догадываясь о том, на какой опасной грани предательства и смертельной игры с тремя разведками сразу она оказалась.

— …Но, как вы понимаете, — проговорил Вильгельм, когда «храмовая танцовщица» в конце концов оставила в покое его безжизненно увядший объект развлечений, — я прибыл сюда не ради наших постельных экзальтаций.

— Еще пару лет назад подобное признание повергло бы меня в ярость, — и танцовщица припала к бутылке шампанского прямо в постели.

— Что же произошло?

— Мудрею, мой капитан-лейтенант, мудрею.

— И в чем же это проявляется? — усомнился в подобной трансформации Канарис.

— С годами я стала настолько мудрой, что после вашего неуважительного постельного признания даже не снизойду до упреков.

— И как давно постигло вас это благоразумие? — Сидя в постели, он следил, как пенистая струйка шампанского прокладывала себе путь от подбородка вниз, растекаясь по жировым складкам полнеющего живота и рыжеватым лобковым зарослям.

— С годами я стараюсь умнеть.

— Настолько, чтобы и самой предаться покаянным признаниям?

— Это ты о чем, милый? — беспечно поинтересовалась голландка, поудобнее укладывая копну своих длинных черных волос на его бедре. — Неужто о моих невинных парижских прегрешениях? Так ведь после каждого из них я регулярно исповедуюсь перед приставленным ко мне тевтонцем. И сведения, которые ты получаешь…

— …Никакого интереса для германской разведки не представляют, — жестко осадил ее Канарис. С интимной частью встречи было покончено, и теперь рядом со шпионкой-танцовщицей находился ее работодатель, ее босс.

— Шутить изволите, мой капитан-лейтенант? — спокойно Восприняла эту его «иглу под ноготок» Маргарет.

— Какие уж тут шутки! Ни военные, ни политики ничего достойного внимания в ваших донесениях, как правило, не находят. Все на уровне великосветских сплетен. Забавных, любопытных, но в военно-политических делах совершенно бесперспективных. Хотя вы уже трижды проходили самый тщательный инструктаж.

— Сладострастные минуты ваших инструктажей я постараюсь запомнить до конца своих дней…

— Советую серьезнее отнестись к тому, о чем мы с вами сейчас беседуем, — холодно предупредил ее германец.

Маргарет на минутку приподняла голову и, скосив свои бирюзовые глазки, выжидающе посмотрела на Канариса. Он, понятное дело, слегка темнил: кое-какая полезная информация сквозь ее агентурные словеса все же просачивалась. Однако женщина поняла, что ставки ее в германской разведке начали резко падать.

— Может, вы даже хотите отказаться от сотрудничества со мной? — с вызовом поинтересовалась она.

— Вас такая перспектива уже… не тревожит?

— Вы не ответили на мой вопрос.

— Рассчитываете, что вами заинтересуется одна из разведок противников Германии?

Канариса уже начинало раздражать то, что Мата Хари пытается скрыть от него французскую вербовку. К тому же он понимал, что в эти минуты она успокаивает себя как раз тем, что сумела подготовить «запасной аэродром». По своей наивности она не могла понять, что просто так, хлопнув дверью, уйти из германской разведки ей никто не позволит.

— Если только я разрешу заинтересоваться своими возможностями, — самоуверенно ответила Мата Хари. И, пораженный ее наглостью, Канарис едва удержался, чтобы не спросить: «А что, французской разведке вы этого все еще не разрешили?» Но вместо этого произнес:

— Слишком уж радужным кажется вам будущее, мадам. — Стоит ли так убийственно заблуждаться? Подчеркиваю: так убийственно…

— Прежде чем мы продолжим разговор, я хочу знать ваши намерения. Поэтому ответьте на мой вопрос: вы намерены продлить контракт со мной?