навстречу неизбежному столкновению с тем, что прервет мое свободное падение. И, дай Бог, это будет не каменная стена ближайшего паркового сооружения. Царапины на носу я переживу, а вот сотрясение неокрепшего мозга — навряд ли.

Вспомнив все нецензурные слова, имеющиеся в моем скудном на этот счет багаже знаний, я мысленно одариваю ими заботливую подругу, а вот вслух я обещаю ей все кары небесные и мое личное в них участие. Вот только Лёля не слышит моих обвинительных речей.

А у меня перед глазами все мелькает в калейдоскопе весеннего дня. В ушах звучит легкий свист веста и визг — видимо, мой.

— Мамочки! — Я зажмуриваюсь в надежде, что это поможет, и на моем пути вдруг из ниоткуда материализуется поролоновая стена.

Выдыхаю, распахиваю глаза.

И…

Нет, стена не появилась, но вот добрый человек с распростертыми объятиями идет мне навстречу и даже не думает сворачивать. Может, он глухой и не слышит, как я воплю от страха, или слепой и не видит, что траектория моего стремительного полета пересекает его путь.

— Мамочки! — вновь повторяю я, смирившись с неизбежным, и врезаюсь в глыбу стальных мышц.

Старательно пытаюсь перевести дух, но время будто замедляет свой скоротечный бег, а меня затягивает в плен томное желание забыться в этих объятиях. Глубоко втягиваю воздух, пропитанный запахом теплой кожи с древесными нотами и капелькой чего-то терпкого. Дурман расплывается по телу, и я, словно пушинка, стремлюсь воспарить в невесомости, удерживаемая от полета ввысь лишь его сильными руками.

Внутри все сладко всколыхнулось, затрепетало и отдалось в плен уверенному самцу. А эти глаза цвета темного шоколада действуют на меня, как любимые конфеты «Вишня с коньяком», — опьяняюще. Я лишь по движению его жестких губ понимаю, что мужчина что-то говорит. Машинально, даже не задумываясь, отвечаю, постепенно приходя в себя от крышесносного приземления.

Незнакомец окидывает меня внимательным взглядом, а я сжимаю руки в кулачки, чтобы только не коснуться его волевого подбородка, не пробежаться подушечками пальцев по немного отросшей щетине, после чего зарыться пятерней в стильно стриженные и небрежно уложенные волосы на его затылке, черные, как южная ночь.

Ногти больно впиваются в пластиковую защиту, и легкая боль отрезвляет меня.

«Так, Кира, брось фантазировать!» — даю себе ментальную затрещину. Мужик не твоего поля ягодка, хотя это не ягода, это целый большой такой банан.

— Кхм… — маскирую легкий стон возбуждения от упирающегося в мой живот прямого доказательства, что передо мной половозрелый самец, готовый трахать, видимо, любую, раз так быстро среагировал.

Появление Лёли окончательно развеивает туман в моей голове. Я отталкиваюсь от каменного тела моего спасителя. Пересохшим горлом все же выдавливаю из себя скупые слова благодарности и неимоверным усилием воли удерживаюсь от желания улыбнуться ему чуть ласковее.

Он уходит, черкнув меня по носу, словно пятилетку в песочнице, мягко поучая быть впредь аккуратной в выборе средств передвижения. А я стою, онемев, и лишь безрезультатно пытаюсь усмирить глупых бабочек в моем животе, да еще и вернуть сознание в рабочее состояние из того киселя, в которое превратил его этот жаркий самец с ароматом терпкой уверенности.

— Ну, вот и как ты их умудряешься подцепить, а? — огорчённо вздыхает Лёля, придерживая меня за локоть.

— А? — Я не понимаю ее вопроса. — Кого?

— Их, — кивает она в сторону удаляющейся высокой мужской фигуры. — В универе Царь по тебе слюни пускает, сейчас, вон, этого обворожила…

Лёля усаживает меня на лавку, и я с радостью тянусь за креплением, чтобы наконец-то избавиться от этих орудий физической и психологической пытки.

— Лёль, не мели чушь! — дружелюбно осаждаю ее. — Никого я не обвораживала — тьфу ты! — не завораживала!

— Ну да, ну да! — ехидно хмыкает она. — Это он на твои роликовые коньки смотрел с таким желанием, словно прямо сейчас готов взвалить тебя на плечо и уволочь в свою пещеру, а там… — Она мечтательно закатывает глаза. — В общем, искрило между вами не по-детски, и это явно не от статического напряжения.

Я лишь тихо вздыхаю, прикусив губу, чтобы скрыть волнение, и быстро переобуваюсь в свои любимые слипоны. Какое это счастье — твердо стоять на земле!

— Пошли уже, фантазерка! — подхватываю ее под руку и разворачиваю в нужном направлении.

— И ничего я не фантазерка! — возмущается Лёля, морща лоб. — Я все своими глазками видела. — Ее улыбка заставляет меня улыбнуться в ответ.

— Да ну тебя! — отмахиваюсь я, незаметно косясь в сторону и высматривая вдали незнакомца.

Горизонт безмятежно чист, и я, чуть расстроенно вздохнув, позволяю подруге, уцепившись за мое плечо, философствовать на тему вот таких вот случайных встреч. Монотонно киваю, посматривая себе под ноги, и тихо бреду к нашему пледу, пока Лёля не тормозит так резко, что я по инерции делаю шаг и, чуть покачнувшись, удерживаю равновесие.

Подруга же напрягается, чуть крепче сжимая мое плечо, и, остолбенев, мгновенно изменяется в лице. А я пытаюсь проследить за ее взглядом, но так и не нахожу того, что так резко снизило градус веселья в ее добрых серых глазах с крапинками смешинок.

— Пойдем отсюда. — Подруга тянет меня за руку и, ускорив шаг, спешит в противоположную сторону от той лужайки, на которой мы оставили свои вещи.

— Лёль! — окликаю ее, не понимая, что происходит. — Ты не туда идешь.

Она резко тормозит, стоит ко мне спиной, и я вижу, как резко и часто вздымаются ее плечи, словно от быстрого дыхания при сильном волнении.

— Наши вещи в другой стороне, — напоминаю ей и, развернувшись, теряю дар речи.

Теперь мне становится понятно, что — точнее, кто — стал причиной Лёлькиной «потерянности». Неподалеку, буквально на лавочке соседней аллеи упоительно целуется парочка, и делают они это так страстно, что, того и гляди, воспламенятся. Руки парня бесстыже шуруют под футболкой девушки, сидящей на его коленях в позе наездницы. И все бы ничего, детей рядом нет, можно предаться разврату. Вот только парень — Костя, Лёлин Костя, а девушка — первокурсница Аля, дочь ректора нашего университета.

— Эй! — Я подхожу к Лёле, так и стоящей на тропинке и не оборачивающейся ко мне.

Ее плечи вздрагивают, и я слышу тихий всхлип. Обнимаю её крепко-крепко, стараясь взять на себя хотя бы крупицу той боли, что чувствуется в каждом ее вздохе. А слезы градом катятся по ее щекам, щемящей болью отражаясь в моей душе.

Я молчу, мне просто нечего ей сказать…

Я просто не знаю, как ее утешить…

И нужны ли ей они, эти слова?

— Я давно подозревала, — сквозь тихие рыдания, захлебываясь горькими словами, шепчет она, —