Этот грохот в виде каких-то непонятных хлопков разной силы доносился откуда-то с запада, и Семён, поспешно стряхнув остатки сна, выглянул в амбразуру. То, что он увидел, так поразило его, что некоторое время сержант неотрывно смотрел наружу, не в силах понять, что происходит.

Четырёхамбразурный пулемётный дот с крытым двориком был встроен в прибрежный холм с таким расчётом, чтобы держать под обстрелом пойму. Откинутая металлическая заслонка не мешала смотреть, и Нарижняк хорошо видел, что по всей линии окопов, вырытых вдоль пограничного Буга, встают частые дымно-огненные султаны.

Звук несколько запаздывал, но разрывы Семён видел хорошо и с ужасом понял, что это не что иное, как обстрел пограничной заставы с той стороны. Он инстинктивно прижался к амбразуре, чтобы разглядеть всё получше, и увидел пригибающиеся фигуры пограничников, бегущих к окопам, и пулемётный расчёт, вытаскивающий станкач на открытую позицию прямо возле заставы.

К пулемётчикам подбежал какой-то командир и вдруг, нелепо взмахнув руками, повалился навзничь. Одновременно с этим тяжёлый снаряд, угодивший прямо в домик заставы, в один миг превратил строение в кучу обломков, разлетающихся по сторонам.

Нарижняк знал, что мелкие инциденты на границе не редкость, но то, что он видел, не вмещалось ни в какие рамки, и Семён, оторвавшись от амбразуры, через соединительную дверь, отделявшую боевое отделение дота, выскочил в дворик.

Как он и думал, напарник ещё спал, прикорнув у телефонного столика. Бесцеремонным толчком разбудив его, Семён оттеснил бойца в сторону и, схватив трубку, торопливо завертел ручку индуктора. КП коменданта района отозвался сразу.

– Слушаю. Дежурный лейтенант…

Семён не дал дежурному договорить и закричал в трубку:

– Товарищ лейтенант! Границу обстреливают! Из пушек! Сильно!..

– Не паникуёте, сержант, – голос дежурного был на удивление ровен. – Это серьёзная провокация. Огонь без приказа открывать запрещено.

– Но как же… – попытался уточнить Нарижняк, но в трубке вдруг что-то пискнуло, голос дежурного пропал, и сразу же исчезло привычное потрескивание работающей линии.

– Алё!.. Алё!! – закричал Нарижняк, но мембрана не отзывалась.

Сержант бросил бесполезную трубку, посмотрел на испуганно хлопающего глазами напарника и, крикнув ему: – К пулемёту! – выскочил назад в боевое отделение.

То, что Семён увидел, снова заглянув в амбразуру, поразило его. Обстрел позиций пограничников стал ещё интенсивнее, но как бы местами несколько сместился в сторону, а от противоположного берега густо отчаливали резиновые понтоны, до отказа набитые солдатами.

– Товарищ сержант, что это? – дрожащим голосом спросил напарник, глядя через соседнюю амбразуру.

– Как это что? – Нарижняк выругался. – Вражеское вторжение на сопредельную территорию.

Сейчас он слово в слово повторил услышанное на прошлой неделе от лектора, но эта фраза странным образом успокоила напарника, и он спросил:

– Товарищ сержант, что будем делать?..

– Что? – Нарижняк повернулся к бойцу и приказал: – Беги на КП коменданта района. Доложишь, что немцы переправляются через Буг. Находятся в зоне огня.

– Так на НП, наверное, тоже видят…

Отдельные снаряды, выпущенные с перелётом, уже рвались в районе дота, и напарнику явно не хотелось выходить наружу.

– А телефон?! – рявкнул Нарижняк. – Телефон же молчит!

Окрик подействовал, боец опрометью бросился к выходу, а Нарижняк снова прильнул к амбразуре. Он увидел, что теперь несколько понтонов бесцельно болтались посередине реки, а из тех, что сумели достичь берега, выбирались солдаты и лезли на откос.

Навстречу им из полуразрушенных окопов с винтовками наперевес выскакивали рванувшиеся в контратаку пограничники, и почти на самом урезе завязался рукопашный бой. Обстрел с немецкой стороны прекратился, и уже можно было явственно различить доносившиеся от реки пулемётные очереди и отдельные выстрелы.

Ожидая, что напарник вот-вот вернётся, Семён сел к пулемёту и, откинув крышку коробки, проверил заправку ленты. Потом крутнул турель, примериваясь из какой амбразуры стрелять лучше, и даже поводил тупорылым стволом «максима» из стороны в сторону.

Так длилось с минуту, прежде чем Семён услыхал какую-то возню во дворике и, обрадованно решив, что боец прибежал обратно, повернулся. Однако в дверях вместо напарника он увидел измученного командира-пограничника. Щегольская гимнастёрка лейтенанта была испятнана кровью, в руке он сжимал наган и, глядя в упор на Семёна, зло выкрикнул:

– Сержант!.. Почему не стреляете?

– Я не могу без приказа… Дот демаскирую… – не спуская глаз с лейтенанта, неуверенно возразил Нарижняк.

– Да ты что, болван?.. Немцы сейчас здесь будут! – лейтенат взмахнул пистолетом. – Стреляй! Я приказываю!

– Но, товарищ лейтенант… – протянул было Семён, и тут пограничник сорвался.

Он поднял пистолет и, целя Семёну прямо между глаз, повторил:

– Стреляй!

Нарижняк, поняв, что лейтенант в таком состоянии вправду может спустить курок, ухватился за ручки пулемёта и привычно, но уже через целик, посмотрел в амбразуру. От противоположного берега как раз отчаливала следующая партия понтонов с солдатами, спешившими на подмогу, и Семён без колебаний нажал гашетку.

«Максим» затрясся, и длинная очередь хлестнула по реке, сразу зацепив пару понтонов. С них посыпались в воду уцелевшие солдаты и поплыли одни к заставе, другие обратно, а сами пробитые понтоны медленно начали сплывать по течению, превратившись в едва видимые над водой серые поплавки.

Стрельба Нарижняка не осталась незамеченной, и почти сразу совсем рядом с дотом начали падать снаряды. Командир-пограничник тут же взялся перекрывать заслонками свободные амбразуры, но именно в этот момент слепяще-яркий сноп пламени ворвался внутрь дота. Взрывная волна с силой бросила Нарижняка на замок пулемёта, и от этого удара сержант мгновенно потерял сознание…

Сколько он пролежал в таком состоянии, Семён не знал. Когда сержант наконец поднял гудящую, тяжёлую как чугун голову, первое, что он увидел, была развороченная осколком щёчка «максима» и свешивающийся сверху, всё ещё раскачивающийся, изогнувшись как змея, оборванный взрывом гофрированный шланг.

Догадываясь, что посланный издалека снаряд, скорее всего, угодил в край боковой амбразуры и главная сила взрыва осталась снаружи, Семён испуганно начал ощупывать самого себя, проверяя, не угодил осколок, разбивший пулемёт, заодно и в него.

Вроде руки-ноги кое-как слушались, если не считать разбитой головы, он, кажется, был цел. Медленно, ещё проверяя, повинуется ли тело, Семён обернулся и увидел лежащего навзничь командира-пограничника. Его мертвенно-белое лицо было запрокинуто далеко назад, грудь залита кровью, похоже, лейтенанта убило наповал другим осколком.