наверное, не хочет, – сказал Сёта со вздохом. – Если тебя так смешают с грязью, ты либо свернешься в комочек, либо психанешь. В любом случае отвечать не захочется.

– Ты что, хочешь сказать, что я виноват? – Ацуя посмотрел на Сёту исподлобья.

– Вовсе нет. Я чувствую то же, что и ты, и согласен, что стоило ответить ей в таком духе. Я просто говорю, что раз уж ты написал то, что хотел, нечего удивляться, что ответа нет.

– Ну, тогда ладно. – Ацуя отвернулся.

– И все-таки интересно, как она там, – сказал Кохэй. – По-прежнему тренируется? А может, ее и в сборную взяли? А потом Япония взяла – и решила бойкотировать Олимпиаду, к которой она так стремилась. Представляю, какой для нее был удар.

– Если так, сама виновата. Надо было слушать нас, – отрезал Ацуя.

– Интересно, что с ее парнем. Сколько он прожил? Дожил ли до того дня, как объявили бойкот? – сказал Сёта, и Ацуя замолчал.

Воцарилась неловкая тишина.

– Слушай, а сколько нам тут еще сидеть? – вдруг спросил Кохэй. – Мы же закрыли дверь черного хода. Если ее не открыть, у нас время так и будет стоять на одном месте.

– А если открыть, исчезнет связь с прошлым. Даже если она отправит письмо, оно до нас не дойдет. – Сёта посмотрел на Ацую. – Что будем делать?

Ацуя прикусил губу и захрустел суставами пальцев. Щелкнув всеми по очереди на левой руке, он посмотрел на Кохэя.

– Кохэй, открой дверь.

– Думаешь? – спросил Сёта.

– Да плевать. Забыли уже про Зайчиху. Это к нам не относится. Кохэй, давай.

Кохэй кивнул и встал с места, и вдруг снаружи раздался стук.

Все трое замерли. Переглянувшись, они одновременно посмотрели на парадную дверь.

Ацуя медленно встал и пошел в лавку. Сёта и Кохэй двинулись за ним.

Снова раздался стук. Кто-то стучал в рольставни – словно хотел проверить, что делается внутри. Ацуя остановился и затаил дыхание.

Наконец в щель для писем упал конверт.

«Господин Намия, вы все еще живете тут? Если нет, и если это письмо получил кто-то другой, прошу, если не сложно, сжечь его, не читая. Ничего важного в нем нет, и вам оно ничего не даст.

С этого места адресовано господину Намия.

Простите, что долго не писала. Помните ли вы меня? Я Лунный Заяц, мы с вами несколько раз в конце прошлого года обменялись письмами. Как вы поживаете, здоровы ли?

Спасибо вам за все. Никогда не забуду ваши сердечные советы. Каждый ваш ответ запечатлелся в моем сердце.

Хочу сообщить вам о двух вещах.

Первое, вы, конечно, и сами знаете: официально объявили о том, что Япония решила бойкотировать Олимпийские игры. Конечно, до какой-то степени мы ожидали, что так и будет, но когда это решение было действительно принято, оно оказалось большим ударом. Пусть мне бы и не удалось туда поехать, сердце сжимается, стоит лишь подумать о тех моих товарищах, кого отобрали в сборную.

Политика и спорт… Вроде бы совершенно не связанные между собой вещи, но когда дело доходит до отношений между государствами, одно может повлиять на другое.

Второе мое сообщение – о моем любимом.

Он изо всех сил боролся с болезнью, но 15 февраля этого года встретил свой последний день на больничном ложе. Я случайно оказалась свободна и смогла приехать. Сжимая его руку в своей, я проводила его в последний путь.

Последние его слова, обращенные ко мне, были: “Спасибо за мечту”.

Думаю, он до последнего надеялся, что я попаду на Олимпиаду. Мечта давала ему волю к жизни.

Поэтому, попрощавшись с ним, я тут же возобновила тренировки. До отборочных соревнований оставалось совсем мало времени, но я решила отдать все силы ради последнего шанса – это станет моей поминальной молитвой о любимом.

К сожалению, отбор я не прошла. Сил не хватило. Но я не раскаиваюсь, потому что сделала все возможное.

И раз уж так вышло, что не только я, но и никто не попал на Олимпиаду, я тем более не считаю, что неправильно провела этот год.

И я уверена в этом благодаря вам.

Должна признаться: впервые попросив у вас совета, я уже склонялась к тому, чтобы отказаться от Олимпиады. В первую очередь, конечно, для того, чтобы до конца быть рядом с любимым, но не только.

В тот момент я почувствовала, что в спорте уперлась в стену.

Я тренировалась на износ, но почти не двигалась вверх и с болью осознавала, что дошла до предела своих возможностей. Устала от конкуренции с соперниками, да и необходимость попасть на Олимпиаду психологически давила. Мне хотелось сбежать.

Как раз тогда у любимого обнаружили болезнь.

Не стану отрицать: я восприняла это как возможность прекратить изматывающие тренировки. Ведь если ваш любимый неизлечимо болен, вполне естественно посвятить себя уходу за ним. Кто бы осмелился меня критиковать? А главное – я могла убедить в этом саму себя.

Но любимый заметил мою слабость. Наверное, потому и просил меня ни в коем случае не отказываться от Олимпиады. Говорил: не отнимай у меня мечту, хотя обычно не позволял себе такой эгоизм.

Я не знала, что мне делать. Во мне боролись множество желаний: ухаживать за любимым, удрать от Олимпиады, желание исполнить его мечту – все это клубилось и переплеталось в моей душе. Я перестала понимать, чего на самом деле хочу.

Вот тогда-то я и прислала вам первое письмо. Только не написала в нем правду. Правду о своем главном желании – сбежать от Олимпийских игр.

Но вы, наверное, легко раскусили мою хитрость.

В одном из ваших писем вы сказали: “Если любишь, должна быть рядом до конца!” Когда я прочла эту фразу, меня словно молотом по голове огрели. Ведь мои мысли вовсе не были такими чистыми – они были коварными, неприглядными, мелкими.

А потом вы дали мне жесткий совет: “Это просто спорт”.

“Олимпиада – это просто большие «Веселые старты»”.

“Нельзя колебаться. Иди к нему”.

Честно говоря, я удивилась: почему вы так уверенно об этом говорите? А потом поняла: вы меня испытывали.

Если бы я легко согласилась, значит, Олимпиада и впрямь была для меня просто спортом, просто “Веселыми стартами”. И тогда действительно мне стоило бросить тренировки и заняться уходом за любимым. А если бы я заупрямилась, несмотря на вашу настойчивость, если бы не