мусорку и принялся разливать кофе по кружкам. Я с радостью приняла ароматный напиток.

Только сейчас я в полной мере могла осмотреть студию. Мало мебели, много света и пространства. Интерьер выполнен в стиле лофт, так что цветовой гаммой квартира не отличалось. В основном присутствовали серые, чёрные и белые тона. Стильно и гармонично для холостяцкой берлоги.

— Если хотите, могу приготовить оладьи или блины. Просто покажите мне, где находятся все ингредиенты, — надеюсь, это было не слишком.

Артём Демьянович открыл два кухонных шкафчика с крупами над плитой и холодильник, встроенный в стену.

— Был бы признателен. Александра, пожалуйста, хватит мне выкать. У меня кончается терпение.

— Что же будет, когда оно иссякнет? — прищурилась я, помешивая полуфабрикат смеси из холодильника для блинов.

Там же я нашла сметану, поэтому я и остановила свой выбор на данном блюде. Больше ничего подходящего я не нашла.

Набор продуктов для бизнесмена был на удивление разнообразен. Несколько видов мясной нарезки, красная рыба, хумус, овощи, фрукты, кокосовое молоко, сиропы. Уверена, открыв я морозилку, нашла бы только говядину, индейку и форель. Ничего запрещённого, никаких вредных полуфабрикатов и шоколада. Кто так живет?

— Вы не захотите этого узнать, поверьте, — вернул он фразу, сказанную однажды мной.

— Очень смешно. Взрослый мужчина, а ведёте себя…Ты ведёшь себя, как ребёнок, — отвлеклась от процесса жарки блинов и сделала над собой усилие.

— Это прогресс, Александра. Я горжусь тобой, — усмехнулся Артём и отошёл к шкафу в дальнем углу студии, явно намереваясь переодеться.

С трудом мне удалось оторвать взгляд от его мощной спины, чтобы не опускаться до уровня подглядывания. Спустя считанные минуты мужчина вышел в деловом костюме, который до чертиков ему шёл. Ему вообще все шло, даже обычные домашние штаны, надетые на нем до этого.

— Все уже готово? — мужчина довольно улыбнулся, видя сервированный на скорую руку стол.

— Да, присаживайся. Приятного аппетита, — пожелала, накладывая в тарелку блин, щедро обливая сметаной.

— Очень вкусно, спасибо.

Артём действительно выглядел довольным, чересчур даже, я бы сказала. Интересно, он в принципе не ест ничего вредного, раз даже мороженого никогда в жизни не пробовал. Или это специальная диета?

— Я хотела бы задать вопрос, если ты не против, — боже, почему так волнительно.

— Задавай, Александра.

— В холодильнике нет полуфабрикатов, варенья, шоколада, колбасы. Ничего вредного, даже обычных йогуртов. В чем причина? Если это личное, можешь не отвечать.

— Это не секрет, — отозвался преподаватель. — Мое тело снаружи может и выглядит потрясающе, но только благодаря усердным тренировкам и правильному питанию. А так, у меня аллергия на лактозу. Если ты не заметила, то сметана безлактозная, а смесь для блинов на растительном молоке и рисовой муке. Ах да, ещё у меня пересаженное сердце.

— И ты так спокойно об этом говоришь⁈ — изумилась я. В звенящей тишине мой голос показался даже визгливым.

— Предлагаешь мне поплакать? Как ты вчера упомянула: «к плохому привыкаешь даже быстрее». По крайней мере я жив, хоть и не надолго, — тихо ответил Артём.

Я сидела ни жива, ни мертва. С таким я сталкивалась в первые. Мне хотелось что-то сказать, но я не знала что. Жалости этот человек не достоин, он вызывает уважение и восхищение, но точно не сочувствие.

— И как давно была операция? — теребя руками футболку, я с нетерпением ждала ответ.

Державин перехватил руку, видя, как сильно я нервничаю. Аккуратно положил на свою грудь там, где стучало сердце.

— Успокойся. Видишь, бьется. Я жив, Александра, — я кивнула. — Операция была чуть больше полутора лет назад в Израиле. Собственно, именно по этой причине я уехал из США. Первые месяцы реабилитации самые сложные: лфк, дыхательная гимнастика, маски, антисептики, чтобы не подцепить инфекцию. После выписки также продолжился амбулаторный контроль. Приём лекарств по часам и ежедневные тренировки, чтобы новое сердце адаптировалось к повседневной жизни. Спустя год количество приёмов к кардиологу сократилось, как и обилие лекарств. И вот недавно я вернулся в Россию, нашёл лучшего кардиохирурга в стране, который будет заниматься мной.

— Сколько…? — я боялась даже вслух произносить эти слова. Боялась услышать то, что меня непременно бы расстроило.

— Сколько мне осталось жить? Одному Богу известно. Срок службы конкретно моего сердца 17–20 лет, как повезёт. Самое долгослужащее простучало чуть больше 30 вроде. Может и завтра умру, кто ж его знает, — съязвил под конец Артём.

Я так разозлилась от его последних слов, что вырвав руку, находившуюся до этого на его груди, и залепила мужчине пощёчину.

— Это совершенно не смешно, — вспылила.

— А я и не шучу. На все воля божья, — пожал плечами Артём.

— Я атеистка до мозга и костей, считаю, что на все только человеческая воля. И что же, ваша жена…то есть, твоя жена ушла от тебя?

— Нет. Мэдисон бросила меня ещё до операции. Сказала, что я безнадёжный и уже почти труп. В общем-то я и не рассчитывал на ее поддержку, но было неприятно, признаюсь.

О боги, это женщина точно тупа как пробка. Она бросила своего мужа в самый страшный момент для его жизни. Ладно муж, но он ведь ещё и отец ее сына. Что вообще у неё в голове⁈

— Я воздержусь от комментариев по одной единственной причине, она мать твоего сына.

— Ты и такие подробности знаешь о моей жизни? — удивился Державин, не сводя с меня глаз.

— Каюсь, грешна.

— Хватит на сегодня откровений. Пора собираться. Твою одежду я положил на кровать, можешь переодеться, потом поедем в институт.

И только сейчас я поняла, увидев свои вещи, что они не совсем подходящие для учебного заведения. Если штаны ещё куда не шли, то вот порванный топ — это явный перебор.

— Я ведь уже не успею домой, да? Который сейчас час? — окликнула преподавателя.

Чёрт, а где мой телефон?

— Половина девятого, пара через полтора часа. Если ты живешь недалеко от центра, где мы сейчас и находимся, то успеешь. Хотя я планировал завезти тебя в универ, к счастью, мне оказывается по пути.

— У меня совсем неподходящая одежда, а живу я у подруги на другом конце города. Боже, Кира! — стукнула я себя по лбу. — Артём, срочно принеси сумку, пожалуйста.

Второпях скидываю футболку и влезаю в штаны, шипя от соприкосновений с содранными коленями. Пока я в одном лифчике корячилась с брюками, Державин принёс мою сумку. Наверное, все это время телефон лежал в сумке, и я не слышала звонков. Да, 117 пропущенных вызовов. 117. Мне конец.

— Что-то случилось? — впился он взглядом куда-то ниже моего лица.

Ах да, я же в лифчике, какая досада. Смысл стесняться, чего он