— Да, — ответила Дженни. — Но, думаю, вы захотите составить собственное мнение о моей игре.

Весельчак улыбнулся той самой теплой улыбкой, которая так понравилась Дженни прошлым вечером.

— Конечно, захочу, детка. Погоди-ка, я вынесу свою лютню, — сказал он.

Он скользнул в палатку и через несколько секунд вышел с двумя лютнями, одну из которых протянул Дженни. Подойдя к большому валуну, он полой халата стряхнул с него грязь и мелкие камешки и знаком предложил Дженни сесть.

— Играй что захочешь, — промолвил он. — А если можешь, еще и пой. Я хочу оценить твое искусство, но не бери сложную вещь. Меня интересует не твое умение ловко перебирать струны, а способность развлекать публику.

Кивнув, Дженни припомнила все известные ей песни и выбрала песню о любви, которую пели в Шотландском приграничье. Именно когда она пела, Фелина впервые обратила внимание на ее искусство. А поскольку Фелина редко говорила ей что-то хорошее, то на Дженни ее слова произвели большое впечатление. К тому же эта песня была одной из любимых мелодий отца. Вот только Дженни не была уверена, что ее исполнение произведет впечатление и на Весельчака.

Лютню он ей дал превосходную, с хорошим, глубоким звуком. Выразив восхищение инструментом, Дженни погрузилась в мир музыки. Она привыкла играть и петь для других, особенно для тех, кого хорошо знала, поэтому сейчас чувствовала себя уверенно.

Кивнув, Весельчак потянулся ко второй лютне, провел кончиками пальцев по струнам, и вскоре они заиграли вместе. Когда песня о любви закончилась, он заиграл другую. И ее Дженни тоже знала, поэтому быстро присоединилась к нему, получая от игры огромное удовольствие.

Когда музыка стихла, Весельчак сказал:

— Ты играешь хорошо, и у тебя приятный голос. Но тебе надо научиться заигрывать со слушателями, кокетничать, если ты хочешь понравиться.

— Заигрывать? — удивилась Дженни.

— Конечно! А как иначе заставить их бросать тебе золото? Мы же не бесплатно развлекаем людей, так что чем больше впечатления ты произведешь на слушателей, тем больше денег они тебе дадут. Часть из них пойдет на нужды нашей компании, чтобы мы могли покупать все необходимое, зато все остальное твое.

Дженни и в голову не приходило, что своей игрой она будет зарабатывать деньги, поэтому она испытала чувство неловкости.

— А не получится так, что некоторые слушатели захотят чего-то большего, увидев, как я с ними заигрываю, чтобы получить денег?

— Думать они могут что угодно, детка, но никто не станет ждать от тебя, что ты отреагируешь на их мысли, — вымолвил Весельчак в ответ. — Некоторые из наших дам готовы вести себя весьма свободно, другие — нет. Мне все равно. В замке Мосс мы будем играть совсем недолго, а затем направимся в Лохмабен. Там у тебя появится отличная возможность показать, чего ты стоишь.

— А как насчет шарманки? — спросила Дженни. — Брайан говорил, что у вас есть еще и шарманка.

Весельчак снова улыбнулся, но на этот раз его улыбка была проникнута печалью.

— У меня есть виола, которая когда-то принадлежала моему сыну, но на ней следует играть вдвоем, — вздохнув, промолвил он. — После посещения замка Мосс посмотрим, сколько ты еще с нами пробудешь. Тогда, возможно, и попробуешь поиграть на ней.

— Я хочу увидеть Лохмабен, — сказала Дженни. — Но не знаю, как быть с Пег. Во всем виновата я сама, но, боюсь, она лишится места, если вернется домой одна.

— Она сделала свой выбор — так же как и ты, — заметил Весельчак. — Ты не заставляла ее идти с нами.

Дженни подумала, что действовала под влиянием импульса, как это делают дети, хоть ей и казалось, что она уже переросла такой возраст.

— Возьми с собой эту лютню, и попрактикуйся в игре на ней, пока мы не отправимся в дорогу, — сказал Весельчак. — Выбери две песни: одну будешь петь сразу, а вторую — если они захотят, чтобы ты выступила еще раз.

— А как я узнаю, что они этого хотят?

— Ты сразу это почувствуешь. Точно так же как почувствуешь, если вдруг они больше не захотят слушать тебя, — объяснил он.

Тем временем в конюшне Аннан-Хауса Хью продолжал разговор с Мейри, Окинув ее долгим взглядом, он спросил:

— Сколько гостей обнаружили пропажу драгоценностей, миледи?

— Не знаю, сэр, — ответила Мейри. — Просто я слышала, как один из слуг говорил отцу и Фелине, что у леди Джонстон и ее дочери что-то пропало.

— Полагаю, ни Данвити, ни Фелина не заподозрят в воровстве кого-то из домашней прислуги, — пробормотал Хью.

— Я бы скорее подумала, что это кто-то из менестрелей решился на кражу. Но леди Джонстон говорит, что она почти уверена, что сняла свое ожерелье, когда ложилась в постель. К тому времени менестрели уже ушли из замка.

— Слава Богу, детка, — промолвил Хью. — А с ними и леди Исдейл с Пег, если твое предположение, что они ушли из дома с менестрелями, верно.

— Знаю, — кивнула Мейри. — И я просто повторяю то, что слышала, сэр. Я понятия не имею о том, куда могли деться драгоценности. И не знаю, кого еще ограбили.

Велев конюху передать своему слуге Лукасу, что он сейчас вернется, Хью вместе с Мейри направился в замок. Удивленно приподняв брови, Данвити спросил:

— Ты все еще здесь, сынок? А я был уверен, что ты уже отправился в путь.

— Вот-вот отправлюсь, сэр, — заверил его Хью. — Просто я только что узнал о пропаже драгоценностей.

— Святой крест, да я сам недавно узнал об этом! — воскликнул Данвити. — Мне начинает казаться, что сплетни разносятся по воздуху на крыльях.

— Так это всего лишь сплетни?

— Хотелось бы мне так думать, — отозвался Данвити. — По крайней мере пятеро из гостей сообщили о пропавших драгоценностях. Большинство из них обнаружили пропажу вчера вечером, но некоторые, включая и мою жену, лишь утром недосчитались своих украшений.

— У Фелины тоже что-то пропало?

— Да, ее жемчуг, если только она сама не подевала его куда-то, — проговорил Данвити с нежной улыбкой. — Она вечно забывает, что и куда положила.

— Уж слишком много совпадений, к тому же Фелину забывчивой не назовешь, — сказал Хью.

— Нет, конечно, просто она очень меняется, когда ждет ребенка.

— И все же мне кажется невозможным, чтобы кто-то из менестрелей или эта ваша Пег могли взять украшения или иметь дело с ворами. Они же должны были понимать, что кража откроется после их отъезда, — промолвил Хью.

— Да, менестрели очень заботятся о своей репутации, — добавил Данвити. — Если их в чем-то заподозрят, они вмиг потеряют работу. К тому же мои люди обыскивали их, только делали это тихо, без шума. Всем, кто лишился драгоценностей, я пообещал провести расследование, и все согласились доверить его мне. Лишь один человек предложил передать дело шерифу.