В любом случае попытки создать основы парламентского строя по Видовданской конституции потерпели крах. Государство, по словам М. Экмечича, «вместо парламентской демократии превратилось в парламентскую анархию», но еще существовало и могло существовать без парламента. Но говорить о том, что руку П. Рачича направлял сам Александр Карагеоргиевич, все-таки нельзя. Рачич «был один из, по крайней мере, миллиона балканских националистических неврастеников, всегда готовых умереть за свой народ»[64].

6 января 1929 г., через 10 лет после образования Королевства СХС, король, следуя примеру своего тезки из династии Обреновичей, совершил государственный переворот. Видовданская конституция была отменена, парламент распущен, все политические партии запрещены. Парламентаризм в Королевстве СХС пришел к своему печальному концу и был заменен жестким монархическим режимом, режимом личной власти Александра Карагеоргиевича, опиравшимся на армию.

Как говорилось в королевском манифесте, «пришел час, когда больше не должно быть никаких посредников между народом и королем… Парламентские институты, которыми как политическим инструментом пользовался мой блаженно почивший отец, остаются и моим идеалом. Но слепые политические страсти настолько злоупотребляли парламентской системой, что она стала препятствием всякой полезной национальной деятельности»[65].

Александр Карагеоргиевич посчитал, что 10 лет достаточно, чтобы приступить к формированию действительно интегрированного югославянского государства. 3 октября 1929 г. Королевство СХС было переименовано в Королевство Югославию. Новое название должно было символизировать государственное и национальное единство населения страны. Вслед за этим была проведена административная реформа, по которой страна была разделена на 9 бановин и один столичный округ. Этой реформой централист-ские тенденции в устройстве югославского государства были доведены до своего логического завершения. В стране, наконец, с помощью Верховного законодательного совета была произведена унификация законодательства.

В первой половине ХХ в. в Сербии и Югославии периоды личной власти были, однако, недолгими. Через два года, в 1931 г., Александр, вновь повторив своего тезку, «даровал» народу новую конституцию. Правда, в ней говорилось уже о «народном представительстве», а не о «парламентаризме». Парламент становился двухпалатным, состоявшим не только из скупщины, но и из сената. Причем половину членов сената король назначал собственноручно. Правительство также назначалось королем и было на этот раз ответственно только перед ним. Фактически октроированная конституция сохранила за Александром всю полноту власти. Была создана своего рода смешанная система – личная власть с элементами парламентаризма. Если Видовданская конституция была шагом назад (по крайней мере, в практике применения) по сравнению с конституцией 1903 г., то конституция 1931 г. с точки зрения парламентаризма делала еще один большой шаг назад.

По октроированной конституции 1931 г. страна жила следующие десять лет. Хотя партии еще были запрещены, конституция привела к некоторой их активизации. И если новому лидеру Хорватской крестьянской партии В. Мачеку в целом удалось сохранить влияние своей партии в хорватских землях, то сербские партии оставались неконсолидированными. Более того, они были реорганизованы и дезориентированы созданием так называемой партии «правящего режима». Вначале таковой пыталась стать Югославская радикально-крестьянская демократия, позднее – Югославская национальная партия.

Ситуация в принципе не изменилась и в период наместничества, который наступил после убийства Александра Карагеоргиевича в октябре 1934 г. в Марселе[66]. После парламентских выборов в 1935 г. формирование нового правительства было поручено крупнейшему белградскому банкиру М. Стоядиновичу, который отмежевался и от своего членства в Радикальной партии, и от связи с Югославской национальной партией. Он отказался также от идеологии «интегрального югославизма» и пропагандировал так называемое «реальное югославянство», при котором национальные особенности не выпячивались, но уже и не отрицались[67].

В результате сложных переговоров в коалиционный кабинет Стоядиновича вошли частично члены Радикальной и Югославской национальной партий, словенские клерикалы А. Корошеца и мусульманская партия М. Спахо. Они образовали новую правящую партию – Югославский радикальный союз. Партия позиционировалась как единственная общеюгославская, но в реальности таковой так и не стала. В целом можно сказать, что, кроме неполной выборности парламента, искусственное создание сверху «партий власти» было еще одним показателем серьезной болезни югославского парламентаризма.

На выборах в декабре 1938 г. блок Стоядиновича одержал лишь незначительную победу над объединенной оппозицией во главе с Мачеком. Фактически выборы означали триумф оппозиции, в которую входили не только пречанские, но и сербские партии – Радикальная, Демократическая, Союз земледельцев. Выборы показали полный раскол сербских политических сил, часть которых входила в правящий блок, а часть – в оппозицию. В результате уже в феврале 1939 г. Стоядинович был вынужден уйти в отставку, передав руководство правительством лидеру Югославского радикального союза Д. Цветковичу – министру социальной политики в его кабинете.

Переговоры последнего с Мачеком привели к созданию в августе 1939 г. автономной Хорватской бановины. В связи с этими преобразованиями Мачек вошел в правительство в качестве вице-премьера. Правда, в тот же день скупщина была распущена, а новая уже не созвана. Даже к такой важной реформе, означавшей, по сути, кардинальное изменение государственного устройства (то есть, можно сказать, еще один государственный переворот), парламент не имел никакого отношения.

Иво Голдштайн полагает, что хотя Мачек и не считал принятое решение окончательным, он все же добился своей цели по достижению хорватской автономии внутри Югославии. Однако это «в некоторых аспектах реалистичное и хорошее решение было запоздалым… Внутренние противоречия и внешнеполитическое давление были чересчур сильными, чтобы им могли противостоять даже мудрые политические решения». К тому же даже в рядах Хорватской крестьянской партии многие считали, что Мачек продешевил. На правом националистическом фланге среди будущих усташей его вообще считали предателем, поскольку решение хорватского вопроса видели только в отделении Хорватии от Югославии[68].

Столь кардинальное изменение государственного устройства отражало полное поражение в Югославии сербских партий. Сербские партии спохватились очень поздно. Задним числом они начали говорить о забытом прежде сербском вопросе. Однако за двадцать лет существования югославского государства ими ничего не было сделано для экономической, культурной, национальной и духовной интеграции всех сербов[69].