Он делает паузу. В комнате трудно дышать от слов, которые он не смеет произносить. Я смотрю на него, он принимает вызов и старается выдержать мой взгляд. Слегка кивает, мы смотрим друг на друга. Я не виню его, это обычная реакция. Я слышала, как медсестры в клинике обсуждали мои травмы. Думали, что я не слышу. Никогда не видела ничего подобного, сказала одна, и кто бы мог подумать, что это дело рук собственной матери, и эта мать – медсестра. Вот именно, ответила другая, именно поэтому они никогда не обращались в больницу, обходились дома, ты знаешь – у нее ведь никогда не будет детей. Ты говорила мне, что я должна особо благодарить тебя за эту услугу, которую ты мне оказала. От детей одни неприятности.

– Последний и, возможно, самый важный вопрос, который нужно обсудить, должна ли Милли присутствовать в суде, – говорит Тощий. – Боюсь, решение этого вопроса теперь зависит не только от нас, учитывая последнее развитие событий.

– Какое развитие? – спрашивает Джун.

– До нас дошел слух, что защита хочет задать Милли несколько вопросов, уточнить кое-какие обстоятельства.

В груди колотится. Почтовый голубь, у него к шейке привязана капсула, в ней спрятано важное послание. Он сидит в клетке, а другие летают на свободе.

– Какие обстоятельства? – спрашивает Джун.

– Пока нам не известно, я не считаю целесообразным строить догадки на этот счет, пока мы не удостоверимся, – ответил Жирный.

– А я считал бы целесообразным узнать об этом пораньше, – говорит Майк, посмотрев сначала на меня, затем на юристов. – Это же ставит Милли в трудное положение – неизвестность, о чем ее будут спрашивать.

У меня есть предчувствие, о чем. Плохое предчувствие.

– Согласна, – кивает Джун.

– Как я уже сказал, это совсем новые сведения, и защита держит свои карты в строгом секрете, – вступает Тощий.

– Похоже на последнюю соломинку, за которую хватаются адвокаты.

Нет, Джун, это не последняя соломинка, это главный пункт в том плане, который разработала ты, мама.

– Что касается Милли, то мы подготовим ее ко всем неожиданностям, которые могут возникнуть во время перекрестного допроса.

– Майк, – окликаю я.

Он смотрит на меня:

– Все хорошо, все будет хорошо.

В животе пусто, я же не завтракала, а к горлу подкатило, как будто сейчас вырвет. Сглотнуть. Не я ведь под следствием, под следствием ты. Это главное, что мне нужно помнить.

– Насколько велика вероятность такого допроса? – спрашивает Джун.

– Мы почти не сомневаемся, что защита захочет прибегнуть к этой схеме. Но окончательное решение принимает судья, с учетом наших рекомендаций, так что все не так мрачно, – отвечает Тощий. – У Милли есть право выбора: выступать по видеосвязи или – если мы полагаем, что она выдержит, – явиться в зал суда. Установят ширму, так что Милли не сможет видеть свою мать. На мой взгляд, присутствие Милли в зале произведет самое благоприятное впечатление на присяжных. Дети в суде всегда вызывают симпатию.

– Мне не нравится идея использовать Милли как наживку, – вмешивается Майк.

– Мне тоже, – соглашается Джун.

– Нравится вам это или нет, но так уж устроена судебная система, – отвечает Тощий. – В конечном итоге цель у нас одна, не надо упускать ее из вида.

Все согласно кивают, кроме меня, я сосредотачиваюсь на дыхании. Спокойно. Главное, чтобы они не догадались, что в уме я слышу, как ты хохочешь.

– А ты, Милли? Как ты считаешь? – спрашивает Джун.

Воспитанница. Тебе нравилось так называть меня. Довольно смело. А я? Ты давала мне уроки, хорошие уроки. Так что? Ты хочешь сделать из меня обвиняемую. ТЫ ТОЖЕ БЫЛА ТАМ, ЭННИ. Я громко отвечаю на вопрос Джун, стараюсь заглушить твой голос.

– Мы с Майком уже немного обсуждали эту тему и решили, что к началу суда я буду в форме и смогу прийти в зал, так будет лучше.

– Очень здравая позиция, – говорит Тощий, облизывая ссадину в углу рта. Мне становится неприятно, и я отворачиваюсь, смотрю на мигающий свет, но от этого начинает кружиться голова и учащается сердцебиение.

– Это похоже на необоснованный ура-оптимизм – если вы спросите мое мнение.

Да кто ж тебя спрашивает, Джун, кто?

– Мы все знаем, как ведут себя адвокаты, когда впадают в раж, – заканчивает она.

Комок в горле, хочется закричать. В ногах иголки, так крепко я прижимаю их к полу. Если бы я могла им объяснить, как это важно для меня: присутствовать в суде. Почему я должна вступить с тобой в борьбу. Я смотрю на Майка, умоляю глазами, прошу вмешаться. Он отзывается:

– Мы с Милли в течение ближайших недель обдумаем разные стратегии, но мое личное мнение таково, что Милли правильно оценивает ситуацию. Кроме того, ее выступление в зале суда может быть полезно с психотерапевтической точки зрения. Как опыт катарсиса, если все пройдет хорошо.

– А если нет? Простите, что выступаю адвокатом дьявола, но что, если эта задача окажется ей не по силам? Что, если адвокаты перейдут в нападение, возьмут ее в оборот, вынудят ее подтвердить их версию. Ее мучает чувство вины, поэтому такое не исключено.

– Перестаньте, Джун. Я не думаю, что следует обсуждать чувства Милли при всех.

– Вы правы, простите. Однако мы должны принять решение по этому вопросу, и мне кажется, что для этого нам лучше выйти из комнаты. Вы согласны?

Она жестом приглашает Майка и обвинителей выйти, они выходят, сказав, что скоро вернутся.

Я поглаживаю рубцы на коже под блузкой. Пересчитываю их. Двадцать. Больше.

Я спрашиваю тебя, что будет, если я откажусь от борьбы, если скажу «нет». Ты отвечаешь, голос у тебя насмешливый. ТЫ ВСЕГДА ХОТЕЛА БОРЬБЫ, МАЛЫШКА ЭННИ, ТАКОЙ Я ТЕБЯ ВОСПИТАЛА.

Наконец они возвращаются. Сначала Тощий, затем Джун, потом Майк. Толстого нет. Время ланча. Этот жирный поросенок, похоже, его никогда не пропускает.

Я ловлю каждое слово Тощего:

– Мы решили, что, если потребуется, ты выступишь в зале.

Но вместо удовлетворения – внутри меня разверзлась зияющая пустота, пропасть. Пустота, одиночество. Теперь никто не в силах мне помочь.

Разговор заходит о том, что меня нужно оградить от прессы во время подготовки к процессу, ограничить время, когда я смотрю новости по телевизору или слушаю радио. Майк должен за этим следить. Дают мне разные советы, чем заняться. Какие-то слова я слышу, но большинство пропускаю мимо ушей.

Я слышу другой голос, который говорит:

БОРЬБА НАЧАЛАСЬ, ЭННИ.

Майк привозит меня в Ветербридж перед большой переменой. Говорит, что гордится мной. Я благодарю на словах. Хотелось бы благодарить и в душе. Когда регистрируюсь в журнале, вспоминаю, что не предупредила его о том, что после уроков у меня назначена встреча с мисс Кемп, поэтому посылаю ему сообщение, пока наслаждаюсь последними минутами тишины в раздевалке. На этот раз обошлось без плакатов. Когда включаю ноутбук – еще один подарок от Майка и Саскии, – обнаруживаю в своем школьном почтовом ящике письмо от мисс Кемп: