Сидни извлекал пользу из всего: от сильно завышенных оценок состояния до противоречивых слухов о его доброте и бдительности. Против него говорили два факта: он не был уроженцем графства Несквехела и женился на девушке из семьи Колдуэллов. «Слушайте, — сказал он как-то Броку Колдуэллу на второй год после женитьбы на Грейс, — я не рассчитывал и не рассчитываю на то, что меня изберут шерифом, но, ради всего святого, у меня что, рога на лбу?»

— Ты ходишь в епископальную церковь, — возразил Брок, — и, может, кое-кому кажется, что тебе не мешало бы отрастить рога.

Но даже и тогда у Сидни не появился соблазн оставить ферму. Он был счастлив с Грейс, он всегда хотел жить в сельской местности, он не испытывал ни малейшего желания к занятию банковским делом, и, наконец, его жена тоже любила ферму.

Женившись на Грейс, Сидни, в общем, имел представление и о ее имуществе, и о принадлежности к клану Колдуэллов (а до известной степени и Броков). Но он никогда не слышал о некоем мистере Неттлтоне, молодом преподавателе истории одного из колледжей Новой Англии, чьи разыскания глубже и глубже погружали его в прошлое Пенсильвании, пока он не принялся за сочинение книги, условно озаглавленной «Графства штата Пенсильвания». Проведя четыре месяца в Форт-Пенне, он заметил в разговоре с одним из своих местных коллег, что «со стороны Колдуэллов было чертовски правильно назвать графство по имени этих пришельцев, индейцев племени Несквехела». Слова эти стали повторять, и в какой-то момент они дошли до Брока Колдуэлла.

— «Чертовски правильно», говорит? Что ж, он прав, — сказал Брок. — Название графству было и впрямь дано одним из Колдуэллов.

Никто не возразил, ибо в настоящее время Брок считался неофициальным хранителем семейной истории Колдуэллов и по совместительству одним из наиболее квалифицированных как минимум знатоков истории графства Несквехела. В 1902 году, в ходе очередной дискуссии, связанной с племенем несквехела, местная газета «Часовой» напечатала письмо в редакцию. Подписано оно было просто: «Читатель», но люди, хорошо знавшие Брока, были убеждены, что оно написано Броком Колдуэллом, о чем свидетельствовала как информативная насыщенность текста, так и характерный для него «темный» стиль.

«Говорят, Несквехела, я имею в виду реку, означает „нос, от которого исходит свет“; при этом имеется в виду то место, где река сливается с Черным ручьем, ручей впадает в „Нески“, русло расширяется, и вокруг становится больше света. По другой версии, имеется некоторое фонетическое сходство между „несквехелой“ и „суахили“, одним из африканских языков. Ведущие филологи университета Форт-Пенна, Бакнелла, университета штата Пенсильвания и докторантуры Гарварда не принимают ни ту ни другую теорию, ожидая результатов некоего исследования, которое проводится группой независимых ученых в Колумбийском университете за счет одного из государственных фондов.

Такого племени, как несквехела, нет в природе. В свое время существовали несперсы, довольно воинственная группа, но антропологи полагают ее внутренне разнородной, и никто еще не выдвигал или по крайней мере не рассматривал всерьез предположения, будто несквехелы исторически могут считаться наравне с ирокезами, сиу, саками, фоксами и другими известными племенами. Имеющиеся к настоящему времени монументальные работы не учитывают в сколько-нибудь серьезной степени сведения, выплывшие наружу в ходе протекающей на страницах газеты дискуссии, и автор данного письма настоятельно призывает будущих ученых и исследователей с осторожностью относиться к этим сведениям как к источнику, подтверждающему верность направления научной мысли, которая уж и без того запуталась в лабиринтах истории индейских племен, проживавших на территории Америки. Оставаясь в границах данного штата, добраться от Великих озер до Атлантического океана по воде невозможно. Аборигены же, которых не стесняли никакие знания, а также и поныне воображаемая граница между Пенсильванией и Нью-Йорком, передвигались свободно, и существуют свидетельства того, что „индейцы“ сообразовывались со временем года, расположением охотничьих мест и иными благоприятными или неблагоприятными обстоятельствами своего времени. Индейцы, не развращенные осязаемыми или неосязаемыми изобретениями белого человека, кочевали с места на место по собственному усмотрению; в ходе этих перемещений племена смешивались, смущая трудолюбивых пришельцев последующих времен, которым приходилось рассматривать полусгнившие дротики и копья и скелеты людей и животных в качестве возможных „вех“ индейского пути. Краснокожий абориген, который в борьбе со смертью преодолевал невообразимо большие расстояния, вполне мог удовлетворить свое чувство юмора, завещая холмик, утыканный стрелами, какому-нибудь ученому иезуиту в качестве вызова любознательности человека ученого вида. Небогатый урожай собирал бородатый клирик, когда подходил со своими французскими познаниями к расе мужчин и женщин, которых представлял себе только по предзнаменованиям да ярким амулетам. Мертвый краснокожий — не спасенная душа. Кто это сказал? Сказал первооткрыватель уже спасенных! Управляй своим каноэ, как пожелаешь или как всегда управлял, наставляет святой отец, и тебя помянут на французском! Вот как оно было, вот как оно есть, недоразумение продолжается. Отвратительная гортанная речь жителей северной Франции считается более похожей на речь индейцев, чем придыхание гостиной, характерное для клана кухарок и людей в рясах, которые оставили нам хроники жизни индейцев. Что же касается несквехелов, то такого племени нет, частично благодаря французу с его одышкой и его молитвенником, частично из-за того, что ему не хватило смекалки позаботиться о том, чтобы не замерзнуть. А ведь всего и надо-то было только не замерзнуть. Иначе ему вовсе не было нужды быть, как несквехелам».

Письмо было напечатано целиком, что лишний раз свидетельствовало об авторстве Брока Колдуэлла или по крайней мере человека, равного ему по статусу. Все сошлись на том, что иначе к этому письму не отнеслись бы с таким вниманием, а ближайшие друзья Брока поговаривали, что скорее всего он написал его, будучи сильно подшофе. Сам он на прямой вопрос отвечал так: «Если бы автор письма хотел, чтобы все знали, кто его написал, он бы поставил свое имя. Я же всегда исходил из того, что в таких случаях надо считаться с желанием человека». Тогдашний редактор «Часового» предвидел возможное развитие событий и подстраховался следующим примечанием: «Публикуя вышеприведенный текст, редакция прекращает обсуждение на своих страницах данной проблемы, оставляя последующую дискуссию на долю уважаемых специалистов-историков в их профессиональном кругу». Таким образом редактор давал себе возможность отступления на заранее подготовленные позиции, когда в редакцию начнут приходить — и они действительно приходили — письма от подписчиков римско-католического вероисповедания, которые были совершенно не склонны выслушивать оскорбления в адрес иезуитов. Одно чрезвычайно возмущенное письмо, автор которого был сам Мэтью М. Брофи, епископ Форт-Пенна, заставило его преподобие Артура Джеймса Холлистера, главного редактора «Часового», нанести личный визит, точнее, попытаться нанести, ибо епископ велел сказать, что его нет дома. Ни одна из церковных кафедр Форт-Пенна не откликнулась на публикацию прямо, но не прошло и недели, как тираж «Часового» сократился на четверть, а Бостонский универмаг О’Брайана (отца доктора О’Брайана); «Шульц и Макмаллен» — ритуальные услуги; «Семейная гостиница» (миссис Теренс Н. Ихерн, хозяйка и владелица); «Ланнаган и Дойл» (недвижимость, страхование); «Конюшенный двор Догерти»; «Дин и Макклоски» (мужская одежда); вагоноремонтный завод Форт-Пенна (владелец П.Ф. Салливан), — все они, да и еще кое-кто, отказались от размещения рекламы на страницах «Часового». Газету сравнивали (и сравнение было не в ее пользу) с «Опасностью», популярным антикатолическим изданием, распространявшимся по всей стране; по слухам, его поддерживали Патриотический орден сыновей Америки, масоны, Орден юных американских механиков, Веселые ребята, наконец, Союз белой ленты — организации, принимавшие в свои ряды католиков примерно с такою же охотой, с какой Древний орден ирландцев или Рыцари Колумба открывали двери протестантам. Большинство рекламодателей, порвавших с «Часовым», были птицы невысокого полета, «временщики», так сказать, которые то дают объявления, то уходят в тень и в конце концов совсем исчезают. Но отказ Бостонского универмага и «Дина и Макклоски» означал превращение издания из прибыльного в убыточное, а еще опаснее была потеря читателей-католиков, в основном горожан, которые в сравнении с жителями сельской местности были, естественно, постоянными и надежными клиентами форт-пеннских лавок и магазинов. В результате ряда маневров, включавших конфиденциальные переговоры между Артуром Джеймсом Холлистером и Эндрю О’Брайаном, не только владельцем универмага, но и доверенным лицом епископа, было заключено мирное соглашение. Холлистер сказал, что не имеет права назвать имени автора оскорбительного письма, но высказал предположение, что до О’Брайана на этот счет дошли слухи, и на их основании он сам может сделать выводы, весьма возможно, что правильные. Холлистер, по личному мнению которого письмо действительно носит неоправданно оскорбительный характер, обещал, что ничего подобного больше не повторится; «Часовой» отныне обязуется освещать жизнь церкви широко и сочувственно, как то и пристало любому изданию, не подверженному сектантскому уклону; редколлегия готова напечатать извинительное письмо в адрес епископа за подписью Холлистера — взамен публикации письма самого епископа, которое, с чем вынужден был согласиться и О’Брайан, было составлено в весьма сильных выражениях.