не воспаление легких, а гораздо более сложное заболевание. Точной его природы мы не понимаем, – сказал он. – Можно лечить ребенка и так и сяк, обследовать вдоль и поперек, и не всегда в этом будет толк. А можно оставить все как есть и надеяться, что со временем пройдет само. Понимаете, иногда эта болезнь развивается на нервной почве, а у вас, я так понимаю, сейчас некоторые неполадки в семье.

Мама молча кивнула.

– Тем более девочка она у вас непростая. Взять хотя бы эти таблетки. – Игорь Фёич чуть приподнял на лоб очки, потер глаза у переносицы. – Так что ей сейчас дома лучше будет, мне так думается. А вы с ней помягче, понежней. И супругу тоже передайте.

На выписку мама с папой пришли вместе.

Мама была нарядная, в новом голубом дутом пальто и с новой прической – она завила волосы и покрасила отдельные пряди в еще более светлый цвет, это называлось «перышки». Папа тоже был какой-то праздничный, веселый.

Они собрали Машины вещи в сумку, Маша попрощалась с девочками в палате, обнялась с Асей, которая, конечно, сразу же принялась рыдать, торжественно пожала руку Игорю Фёичу. С Валей прощаться не стала.

Первый раз за долгое время Маша не накинула шубку на плечи, а продела руки в рукава, застегнула на все пуговицы, а вместо больничной косынки надела свою шапку тигровой расцветки и завязала под подбородком тесемки.

Когда спускались по лестнице, родители держали Машу на весу, и она перепрыгивала через ступеньки, будто летела.

– И-и-и-и-и раз! – говорила мама, и Маша визжала от радости, перебирая ногами в воздухе. – И-и-и-и-и еще!

На улице Машу обдало солнцем, нежным ветерком и каплями тающих сосулек. В воздухе пахло весной.

Все так же втроем, держась за руки, они перешли через дорогу, потом пересекли трамвайные пути и двинулись к Черемушкинскому рынку. Талый снег был грязным, и когда на пути встречались коричневые сугробы, родители снова поднимали и переносили Машу по воздуху – и-и-и-и раз, и-и-и два.

Рынок тоже показался Маше праздничным, шумным, пестрым. Мама с папой сказали, что Маша может выбрать себе на рынке все, что захочет, – заслужила. Они бродили между прилавков, на которых аккуратными пирамидками были выложены груши, мандарины, гранаты, виноград, и Маша все время оглядывалась, следила, чтобы мама и папа были у нее в поле зрения: один по левую руку, другая – по правую. Маша выбрала гранаты – такие, какие приносил Асин дедушка.

Когда вышли с рынка, вдалеке как раз показался двадцать шестой трамвай.

Маша все заглядывала внутрь пакета, любуясь гранатами, и не заметила, как папа снял с плеча ее больничную сумку и протянул маме.

– Ну что, девочки, до скорых встреч! – сказал он. – Машуль, расскажи потом, вкусные ли гранаты.

– Пап! – воскликнула Маша. – Пап, ты куда? Ты не с нами?

Папа виновато улыбнулся.

– Мне же в другую сторону – к метро.

Он поцеловал Машу в щеку, подсадил на подножку, помог маме пропихнуть сумку между металлическим поручнем и дверью и помахал рукой.

Двери трамвая сомкнулись и, скрежеща по рельсам, двадцать шестой покатил в противоположную от папы сторону. Маша забралась с коленями на пустое заднее сиденье и, прильнув лбом к стеклу и прижимая к груди пакет с гранатами, смотрела, как папина фигура становится все меньше и меньше. Когда трамвай повернул на улицу Вавилова, она и вовсе скрылась из виду.

После выписки, когда дома звонил телефон, Маша еще долго бежала на кухню, поднимала трубку и произносила со строгой Валиной интонацией: «Урология слушает!»

Гуманитарная помощь

Ася вставала на цыпочки, тянулась, подпрыгивала, но за густой стеной гладиолусов ничего не было видно. Вдалеке, на школьном крыльце, маячили величественная спина и седой пучок директрисы. Она говорила что-то торжественное и важное, но слов ее было не разобрать из-за шума, который стоял вокруг.

Это должен был быть самый счастливый день в Асиной жизни. Дождь, который лил последнюю неделю, весь вытек, аккурат в конце августа пришла золотая осень, и мама разрешила Асе надеть белые праздничные гольфы, давно припасенные для этого дня вместо белых колготок, куда менее торжественных и кусачих.

В магазине «Машенька» была куплена школьная форма, самая лучшая, с кружевным белым фартуком, – дедушка несколько дней ездил отмечаться, – манжеты проглажены и пришиты мамой вчера вечером, а на дне ранца лежала новая упаковка польских фломастеров, дедушкин подарок.

Ася, нежная, домашняя девочка, никогда не ходившая в сад, так ждала этого первого сентября, так жаждала уже вступить в новую жизнь, носить школьную форму, писать в прописи, учиться по букварю, хотя читала она уже давно.

Стоял мягкий, теплый день, и солнце щедро лилось на школьный двор, утопающий в гладиолусах, астрах и георгинах, а еще роскошных, пышных белых цветах, которые при ближайшем рассмотрении оказались бантами. Несмотря на почти уже ушедшее лето, в воздухе чувствовался праздник и благодать.

Но с самого утра, вернее даже со вчерашнего вечера, все пошло наперекосяк: предательски выпал передний зуб, хотя до этого почти не шатался, и теперь Ася шепелявила, когда произносила свое имя, парадный бант еле-еле держался на ее жестких, непослушных волосах, и маме с трудом удалось закрепить его с помощью невидимок, а самое обидное, изначально Асю распределили было в «А» класс, но когда она направилась к молодой красивой учительнице, стоящей с табличкой, на которой красным была выведена буква А, кто-то сильный взял Асю сзади за плечи и бесцеремонно развернул влево, туда, где стояли второсортные бэшки.

Однако и на этом череда неудач не закончилась. В линейке Асю поставили во второй ряд, с ее-то ростом, и за головами одноклассников и букетами дачных гладиолусов, почти превосходящих по росту самих первоклассников, – небось бабушки и дедушки весь август окучивали клумбы, – ровным счетом ничего не было видно.

Мама с папой и дедушкой стояли по другую сторону школьного двора, там, куда сгребли всех родителей, и помочь Асе не могли. Она была совсем одна, вокруг не было ни одного родного человека, и ничего не было ни видно, ни слышно.

– Сейчас будет, сейчас будет! – воскликнула высокая девочка, стоявшая рядом, и запрыгала от нетерпения на месте.

Девочка была худая, с длинными ногами и руками, и какая-то несуразная, нескладная, будто собранная из деталей от разных комплектов. Но зато у нее были красивые светлые длинные волосы, собранные в аккуратные баранки, а еще – Асина заветная мечта – челка. У самой Аси волосы были мамины – такие