Из душного шатра приятели вышли на полыхающий закат, помедлили, поглазели на толпы народу, что текли в обоих направлениях вдоль центральной аллеи, и на лицах у них отразилась скука с примесью какого-то подспудного ожидания. Возвращаться домой раньше положенного часа их не тянуло, но жажда зрелищ явно пошла на убыль; им хотелось другого настроя, другого рисунка этого дня. Поблизости находилась автостоянка, тогда еще скромных размеров; пока они в нерешительности топтались на месте, их внимание привлек маленький автомобиль красного цвета, который своей низкой подвеской указывал и на высокую скорость движения, и на высокую скорость жизни. Это был «блатц-уайлдкэт» — предел мечтаний миллионов американских мальчишек еще по крайней мере на пять лет. В салоне, изображая холодное изнеможение, подчеркнутое контурами откинутого сиденья, красовалась блондинка со скучающим детским личиком.

Мальчишки вытаращили глаза. Смерив их равнодушным взглядом, блондинка вернулась к своему призванию нежиться в «блатц-уайлдкэте» и презрительно созерцать небо. Мальчишки переглянулись и приросли к месту. Оба уставились на девушку, но, когда поняли, что это выглядит слишком вызывающе, опустили глаза и принялись разглядывать автомобиль.

Через несколько минут, на ходу натягивая желтые перчатки — в тон желтому костюму и шляпе, — в машину сел молодой человек с лицом цвета лососины и примерно такими же волосами. Раздались устрашающие хлопки, а затем под размеренный стук — тра-та-та — спортивного глушителя, кичливый, отрывистый и тревожный, как барабанная дробь, автомобиль умчал прочь и девушку, и ее спутника, в котором трудно было не узнать Лихача Пакстона.

Бэзил и Рипли развернулись и задумчиво побрели назад, в сторону центральной аллеи. Они знали, что Лихач Пакстон — неприятный тип, сумасбродный, избалованный сын местного пивовара; и тем не менее он вызывал у них зависть: улететь в колеснице навстречу закату, навстречу таинственному безмолвию ночи, вместе с этой таинственной малюткой… Видимо, от зависти у них и вырвался оклик, адресованный их ровеснику — долговязому парню, выходившему из тира.

— Здорово. Эл! Приветик, Эл! Постой!

Элвуд Лиминг обернулся и подождал. Среди приличных мальчиков он выделялся беспутством: успел пристраститься к пиву, нахватайся разных выражений от шоферов, дымил как паровоз — даже исхудал. Они радостно бросились к нему, но наткнулись на жесткий прищур бывалого парня.

— Здорово, Рип. Держи пять. Бэзил, старичок, здорово. Держи пять.

— Что поделываешь, Эд? — спросил Рипли.

— Да так, ничего. А вы?

— Мы тоже.

Элвуд Лиминг еще больше сощурился, изображая раздумье, а потом решительно цокнул языком.

— Не снять ли нам крошек, а? — предложил он. — Тут сегодня клевые есть, я уже пригляделся.

Рипли и Бэзил исподволь затаили дыхание. В прошлом году их возмущало, что Элвуд захаживал в кабаре «Звезда», а теперь он приоткрывал им дверь в свою распутную жизнь.

Рипли, которого ко многому обязывала новая ступень зрелости, с видимой охотой поддержал:

— А чего, нормально, я готов.

Он покосился на Бэзила.

— Нормально, я тоже готов, — выдавил тот.

Рипли хохотнул — скорее нервозно, чем издевательски.

— Ты сперва подрасти, Бэзил. — Он перевел взгляд на Элвуда, ища поддержки. — Отдыхай, пока из пеленок не вышел.

— Умолкни! — вспылил Бэзил. — Сам-то давно из пеленок вышел? Неделю назад!

Но он чувствовал, что их разделяет пропасть; ему отводилась роль бесплатного приложения.

Поглядывая направо и налево. Элвуд Лиминг с видом опытного первопроходца двигался немного впереди. Гулявшие парами девушки, поймав на себе его мужской взгляд, то и дело ободряюще улыбались, но он всех забраковал: эти — толстухи, эти — страшилы, эти — буки. Вдруг все трое одновременно узрели впереди двух подружек и сразу прибавили шагу: Элвуд — с подлинной уверенностью, Рипли — с нервно-притворной, а Бэзил — с неожиданным волнением.

Они зашли с фронта. У Бэзила колотилось сердце. Он отвел глаза, услышав голос Элвуда:

— Привет, девчонки! Как дела?

А вдруг они вызовут полицию? Вдруг сейчас из-за угла появится его мать на пару с матерью Рипли?

— Привет, мальчонки!

— Куда направляемся, крошки?

— Никуда.

— Тогда нам по пути.

Они встали в кружок, и Бэзил с облегчением заметил, что эти девушки — его сверстницы. Миленькие, кожа чистая, губки яркие, прически по-взрослому высокие. Его сразу потянуло к той, что говорила негромко и держалась застенчиво. К радости Бэзила, Элвуд клюнул на более разбитную и увел ее вперед, предоставив им с Рипли обхаживать более скромную.

Первые вечерние фонари затеплились бледным светом; толпа слегка поредела, а над опустевшими аллеями все еще плыли густые запахи попкорна и арахиса, патоки и скворчащих венских колбасок; к ним примешивались не лишенные приятности нотки сена и дух домашней скотины. Сквозь сумерки в кольце огоньков лениво ползло колесо обозрения; над головами громыхали пустыми вагончиками американские горки. Зной унесло ветром, и в воздухе витал бодрящий, волнующий холодок северной осени.

Они шли дальше. Бэзил чувствовал, что для разговора с девушкой требуется найти верный тон, но не мог тягаться с Элвудом Лимингом, который доверительно и настойчиво охмурял свою спутницу, как будто ненароком уловил родство вкусов и душ. Просто чтобы не молчать (Рипли ограничивался редкими взрывами дурацкого гогота), Бэзил изображал интерес к ярмарочным диковинкам и как мог высказывался на их счет.

— Вот там шестиногого теленка показывают. Видела?

— Не-a, не видела.

— А тут парень гоняет на мотоциклете по отвесной стене. Ходила туда?

— Не-a, не ходила.

— Смотри! Воздушный шар надувают. Интересно, в котором часу сегодня фейерверк?

— Решил посмотреть?

— Нет, завтра пойду. А ты?

— Я каждый вечер хожу. У меня тут брат подрабатывает. Как раз фейерверки помогает запускать.

— Круто!

Он задал себе вопрос: как отреагирует ее брат, узнав, что сестренку подцепили чужаки? А потом: не чувствует ли она себя так же глупо, как он сам? Часы, как пить дать, неумолимо тикали, а ведь он обещал быть дома к половине восьмого, иначе на следующий день ему грозил домашний арест. Бэзил догнал Элвуда.

— Слышь, Эл, — окликнул он, — куда мы идем?

Элвуд подмигнул:

— В «Старую мельницу».

— Ага!

Бэзил снова отстал — и увидел, что за время его недолгого отсутствия Рипли с их общей спутницей взялись под руки. Его кольнула ревность; он еще раз, более придирчиво, всмотрелся в эту девушку и обнаружил, что она даже красивее, чем ему показалось на первый взгляд. Бездонные карие глаза как будто проснулись от сверкания огней; как и сама вечерняя прохлада, эти глаза сулили немало волнующих открытий.