приезда Государя и, сидя в дежурной комнате в креслах, дежурил по ночам вместе со мною.

В одну из таких ночей граф Замойский узнал от дежурного офицера, что из Петрограда едет особым поездом вооруженная группа рабочих и других лиц громить дворец. Замойский, сообщив об этом мне, спросил, нужно ли беспокоить Императрицу. Пообдумав, мы решили пока Государыне ничего не говорить. Пообождав несколько времени, Замойский переговорил с кем надо по телефону и узнал, что поезд прошел мимо Царского. Так все обошлось благополучно.

В один из первых дней революции (еще до приезда Государя) Родзянко телефонировал графу Бенкендорфу о том, чтобы Императрица и дети тотчас же уезжали из дворца: грозит большая опасность.

Граф Бенкендорф сообщил, что дети больны. Родзянко ответил:

– Уезжайте куда угодно и поскорее. Опасность очень велика. Когда горит Дом, и больных детей выносят.

Императрица позвала меня и рассказала об этом, прибавив в сильном беспокойстве:

– Никуда не поедем. Пусть делают, что хотят, но я не уеду и детей губить не стану.

Вскоре после звонка Родзянко, как бы для защиты дворца, явились войска, в первую очередь Гвардейский экипаж и стрелки Императорской фамилии. По желанию Императрицы войска выстроились около дворца, и Императрица вместе со здоровой еще великой княжной Марией Николаевной стала обходить солдат. После обхода граф Апраксин сказал:

– Как вы смелы, Ваше Величество. Как Вас встретили солдаты?

– Эти матросы нас знают. Они ведь и на «Штандарте» были, – ответила Императрица.

На другой день, простудившись на морозе при смотре войск, слегла в болезни и Мария Николаевна.

Об отречении Государя стало известно во дворце из рассказов фельдъегеря, с которым генерал Алексеев[42], еще до отречения Государя, послал в Царское бумаги на его имя. Фельдъегерь передал бумаги мне и велел их хранить. Я доложил Государыне и просил ее распоряжения, так как положить бумаги в кабинет Государя, где никого нет, казалось неудобным. Государыня распорядилась сохранять бумаги в своем кабинете. На другой же день привезший бумаги фельдъегерь на словах передал об отречении Государя. Более точных сведений мы в то время не имели.

Спустя некоторое время во дворец приехал командир фельдъегерского корпуса и просил возвратить ему лично все привезенные из Ставки пакеты. Я доложил обо всем Императрице. Государыня со слезами на глазах подтвердила известие об отречении и приказала возвратить бумаги полковнику. Больным детям об отречении Государя не сказали ничего.

До сих пор из Петрограда никто не появлялся. Но вот приехал генерал Корнилов вместе с несколькими офицерами, среди которых были Коцебу[43] – офицер гвардейского уланского полка и полковник Кобылинский[44]. Во дворце в это время находился гофмаршал Бенкендорф и церемониймейстер граф Апраксин.

Корнилов[45] просил доложить о нем Государыне, которая и приняла его в присутствии графа Бенкендорфа.

Корнилов сказал Императрице, что на него возложена тяжелая обязанность объявить об аресте и просил Государыню быть спокойной: ничего не только опасного, но даже особых стеснений арест за собою повлечь не может. Корнилов попросил разрешения представить Государыне сопровождавших его офицеров.

Выйдя от Императрицы, он объявил, что все окружающие Царскую семью могут по собственной воле при ней остаться. Кто же не хочет, волен уйти. На принятие решения им было дано два дня, после которых для остающихся вместе с Царскою семьёй наступал также арест.

Комендантом был назначен Коцебу, а начальником охраны – полковник Кобылинский.

Императрица несколько растерялась и приказала позвать к себе великого князя Павла Александровича, которого не принимала уже в течение довольно долгого времени.

– Скажите, что сейчас же прибуду, – ответил по телефону великий князь.

Тотчас же по приезде он был принят Императрицей.

– Ничего, поправим дела, – сказал великий князь, когда я спросил его мнения о создавшемся положении вещей. – Я сегодня не спал всю ночь. (Великий князь, по его словам, работал над проектом конституции).

Вскоре после этого в Ставку были отправлены два офицера передать Государю для подписания манифест о конституции. Возможно, что с ними были отправлены Государю и другие бумаги. Офицеры поехали в статском платье. Один из офицеров был Стессель, сын начальника обороны Порт-Артура. Из поездки этой ничего не вышло: посланные не смогли доехать до Государя.

Вскоре вторично явился генерал Корнилов вместе с А.И. Гучковым[46] и свитою. Опять по приказу Императрицы вызвали великого князя Павла Александровича, который и приехал немедленно.

Я доложил. Государыня велела просить всех к себе. Прием у Государыни продолжался минут 10–15.

По выходе великий князь обратился к генералу Корнилову с вопросом о надежности войск охраны. Корнилов уверил его в надежности.

Обратясь к Гучкову, великий князь сказал, что он не спросил его мнения потому, что Гучков, не будучи военным, не в состоянии тонко уловить настроения воинских частей.

Ожидаем приезда Государя. Принимаем все меры к тому, чтобы узнать что-либо, но ни откуда не имеем достоверных сведений.

Через некоторое время приехал А.И. Гучков. Прошелся по дворцу и мимо комнат Императрицы, где собрались многие дворцовые служащие, в числе которых был и я. Один из сопровождавших Гучкова офицеров, явно нетрезвый, обратясь к нам, сказал:

– Вы наши враги, а мы ваши враги. Вы продажны.

Я отвечал ему.

– Вы ошибаетесь в нашем благородстве, милостивый государь.

Гучков даже не повернулся и сделал вид, что не заметил выходки пьяного прапорщика.

Были получены достоверные известия, что Государь в дороге и что скоро он прибудет во дворец.

Спустя неделю после первого посещения Корнилова приехал Государь. Произошло это 10 марта.

Около 10 часов утра собрались во дворце и нестройно встали в вестибюле какие-то офицеры. Дежурный по караулу офицер вышел наружу. Через некоторое время от железнодорожного павильона подъехал автомобиль Государя. Ворота были закрыты и дежурный офицер крикнул:

– Открыть ворота бывшему Царю!

Ворота открылись, автомобиль подъехал ко дворцу. Из автомобиля вышли Государь и князь Долгоруков[47](генерал-адъютант Свиты).

Когда Государь проходил мимо собравшихся в вестибюле офицеров, никто его не приветствовал. Первый сделал это Государь. Только тогда все отдали ему привет.

Государь прошел к Императрице. Свидание не было печальным. Как у Государя, так и у Императрицы, на лице была радостная улыбка. Они поцеловались и тотчас же пошли наверх к детям.

Скоро Государь вернулся назад и приказал мне узнать, приехали ли во дворец прибывшие с ним из Ставки герцог Лейхтенбергский[48], Нарышкин[49] и Мордвинов[50]. От графа Бенкендорфа я узнал, что они «не приехали и не приедут». (Все трое, как только сошли с поезда, отправились по домам). Я доложил Государю, точно передав слова