Никке посмотрел вниз и тихо засмеялся, его смех эхом разнесся по пустой площадке.

— Ты супер, — сказал он, обращаясь куда-то вниз.

Ванесса постаралась отогнать непрошеные мысли. Но это было все равно что отгонять слона мухобойкой.

Из-под приборной панели появилась темноволосая голова. Женщина вылезла, села рядом с Никке на переднее сиденье и поцеловала его в губы. Он отвернулся и засмеялся. Потом поцеловал ее.

Ванесса попятилась. Она не могла на это смотреть. Плотно сжав челюсти и борясь с подступившей тошнотой, она вскочила на велосипед и с неизвестно откуда взявшейся энергией завертела педали.

Черный дым кружится вокруг Мину.

Анна-Карин, Ида, Линнея и Ванесса находятся где-то поблизости, но они ничем не могут помочь. Мину одна. Все зависит от нее.

Одна против Макса.

Он стоит перед ней, и вокруг него тоже кружится черный дым. Темные волосы красиво обрамляют его лицо.

— Я знаю, ты сейчас меня не понимаешь, — говорит он и улыбается. — Но единственное, чего я хочу… Единственное, чего я все время хотел, — это чтобы мы были вместе.

Дым обволакивает их все плотнее и плотнее. Их притягивает друг к другу, и Мину чувствует: пора что-то предпринять. Она должна переломить исход битвы.

Но у нее ничего не получается.

Она пытается бороться, но сил нет.

И вот уже Макс стоит вплотную к ней, его черные глаза блестят, как глаза неведомой птицы.

— Мы вместе.

Он наклоняется и целует ее влажными ледяными губами.

Мину открывает глаза. Поцелуй начисто прогнал сон.

«Все было не так, — пытается она убедить себя. — Я победила Макса. Я спасла остальных».

Повернувшись на бок, Мину долго смотрит в темноту комнаты.

Вдруг ей показалось, будто тени сгустились и в темноте комнаты началось движение.

Черный дым.

Мину садится в кровати.

Она отчетливо его различает. Черное дрожащее облако двигается прочь из комнаты — в коридор.

Ноги Мину запутались в пододеяльнике, но вот ей удалось выбраться, и она поспешила за черным дымом. Который прокрался вдоль белой стены и уже дополз до родительской спальни.

Мину вошла в открытую дверь.

Мама и папа лежали в кровати лицом вверх. Дым окружил их и стал пульсировать как живой, но мама с папой не двигались, их глаза мертво смотрели в потолок.

— Это ты их убила.

Мину повернулась.

В коридоре стоял Макс и смотрел на Мину темными птичьими глазами.

— Ты всегда знала, что это случится. Ты не пыталась изучить свои силы, потому что знала, какова их природа.

Он протягивает к ней руку:

— Мы вместе.

И она знает, что это правда.

Резкий звонок телефона вырывает Мину из состояния сна.

Она садится на кровати и оглядывает комнату.

Нигде никакого черного дыма.

Она выходит в коридор. Слышит шум и разговоры в кухне. Все как обычно.

«Ничего не случилось. На самом деле ничего не случилось», — думает она.

Однако не может отделаться от неприятного чувства.

* * *

Мама Анны-Карин сидит возле кухонного стола. Ее темные волосы собраны на макушке. Сигаретный дым кружится в душном воздухе кухни. Анна-Карин сидит напротив и возит ложкой по тарелке, глядя, как на поверхности йогурта образуются и лопаются пузырики.

Время от времени слышится шелест переворачиваемых страниц. Мать медленно читает «Энгельсфорсбладет», пропуская каждую новость через себя — словно затягивается сигаретой.

Голоса с улицы и звуки проезжающих машин делают тишину в квартире еще более оглушительной. Одиночество в городе ощущается гораздо сильнее, чем одиночество на природе.

Пеппар тихонько прокрадывается в кухню, на всякий случай нюхает свою миску. И выходит в прихожую, ловко лавируя между неразобранными коробками, лежащими там уже не один месяц. Анна-Карин чувствует укол совести. Зря она взяла котенка с собой, надо было оставить его кому-нибудь из деревенских жителей. Теперь бы жил на свободе, бегал, гулял в свое удовольствие. Но в нынешней городской жизни Пеппар для Анны-Карин — единственная отдушина.

— Ага, Монике опять пришлось закрыться.

Глаза матери загораются, когда она читает статью и видит фотографию заплаканной Моники возле заколоченных дверей кафе. Ничто так не радует мать, как информация о чужом несчастье. Сигареты да плохие новости — вот и все ее радости, и Анна-Карин не знает, что более вредно. И более отвратительно. Правда, в отличие от пассивного курения, пассивное злорадство, по крайней мере, не так опасно для здоровья окружающих.

Анна-Карин встает и с грохотом ставит тарелку в раковину.

— А вымыть тарелку? — спрашивает мама.

— Помою потом, — отвечает Анна-Карин, выходя в прихожую.

— На то, чтобы сполоснуть тарелку, много времени не нужно.

Мать говорит это так, будто именно ей приходится все время мыть посуду.

— Сейчас я тороплюсь. — Анна-Карин идет в ванную и чистит зубы.

Они живут на деньги от продажи фермы и на ту компенсацию, которую страховая компания все-таки выплатила за сгоревший коровник. Но этих денег надолго не хватит. Мать все время говорит, что будет искать работу. Но, когда Анна-Карин возвращается из гимназии, сплошь и рядом оказывается, что мать целый день просидела дома и даже не выходила в магазин за продуктами.

Анна-Карин не хочет даже себе самой признаться, что разочарована. В глубине души она надеялась на перемены, на то, что переезд в город вдохнет в мать жизнь. Однако ничего не произошло. На ферме у матери были хоть какие-то дела. А здесь — ничем не занятая и одинокая — она на глазах у Анны-Карин все глубже погружалась в парализующую депрессию.

Временами Анна-Карин в панике думала о том, что произойдет, когда деньги, на которые они живут, закончатся.

* * *

Воздух дрожит над горячим асфальтом, и от этого школа, виднеющаяся в отдалении, кажется миражом.

Мину проходит мимо автозаправки, где она когда-то купила газету со статьей про «сговор самоубийц в Энгельсфорской гимназии». Сколько воды утекло с тех пор, как она прочитала в той газете интервью с Густавом. Тогда ей казалось, что она будет ненавидеть его всю жизнь. Теперь они стали друзьями.

Ее мысли прервал резкий гудок автомобиля. Три коротких сигнала. Темно-синий «Мерседес» остановился на обочине. Окно беззвучно открылось, и женщина, сидевшая за рулем, обратилась к Мину: