в центре города и принялся размышлять над словами Олли. Фактически она намекнула, что Кеннеди меня использует. Но так ли это? Она ведь не выкручивала мне руки и за язык не тянула… Я сам с радостью вызвался помочь ей с портфолио – бесплатно, – потому что… Почему?

И правда влюбился в нее, что ли? Глупее не придумаешь. Я ведь ничего о ней не знаю: ни полного имени, ни чем она хочет заниматься после школы… я даже не знаю, кошек она любит или собак! Мы с ней за несколько лет и словом не перемолвились – все изменилось только пару недель назад.

Меня определенно мучило какое-то чувство. Не самое приятное. Да, когда я находился рядом с Кеннеди, несколько минут мне было хорошо, но все остальное время… больно.

Точно. С ней мне было больно. И от этого очень неприятно. Очевидно же, что она-то по мне с ума не сходит. Черт, как будто снова стал сопливым восьмиклассником…

Чем больше я думал, тем хуже мне становилось. Невозможно было понять, злюсь ли я на Кеннеди, на себя самого или еще что-то, но настроение явно испортилось.

В 9:09, когда я стоял на своем углу, сработал будильник и отвлек меня от размышлений. В рабочий день прохожих на улицах маловато, но ко мне приближался какой-то мужчина, и я нацелился на него.

Я щелкнул его, пока он переходил дорогу, а потом опустил камеру в ожидании, когда он приблизится. На вид мужчина был ровесником моего отца (может, чуть старше), и жизнь его явно не баловала. Крупный, немного грузный, словно грубо вытесанный из чурбака – возможно, рабочий на стройке.

– Извините, можно я вас сфотографирую? – Я тряхнул камерой. – Мне для школьного проекта.

Он хмуро глянул на меня, но потом развел руками:

– Да мне без разницы. Снимай, если хочешь.

– Спасибо!

Он скрестил руки на груди и уставился на меня почти враждебным взглядом. Я поднял камеру и сделал три снимка.

А потом вдруг задумался о том, почему я вообще это делаю. Да, проект вынуждает меня выходить из дома и хоть чем-то заниматься, придавая некий смысл в остальном пустой и бесцельной жизни… Но в чем состоит истинная причина?

– Я делаю это в память о маме. Ваша мама жива?

Мужчина покачал головой:

– Нет. Умерла несколько лет назад. От инсульта.

– Мои соболезнования. Я очень скучаю по своей маме. Наверное, и вы по своей скучаете.

Его лицо вдруг смягчилось, и он перестал щуриться.

– Да. – Мужчина взглянул на небо. – Каждый день.

Он кивнул мне, я кивнул в ответ, и он двинулся дальше.

По тротуару шел кто-то еще, но момент 9:09 уже миновал, поэтому я и смотреть не стал. Кроме того, мои мысли были заняты здоровенным мужиком, скучающим по маме. Когда я все же поднял голову, то немедленно об этом пожалел – АК-47, или как там эту девчонку зовут на самом деле! Еще, чего доброго, решит, будто я снова пытаюсь ее сфоткать! Я опустил взгляд обратно на камеру, делая вид, что в упор никого не вижу.

Она прошла мимо и свернула в «Финч Кофе».

Черт, а мне ведь так хотелось чая масала… Я убрал фотоаппарат в рюкзак и собрался направиться домой, но вдруг замер.

Да наплевать! Я, как и любой другой человек, имею право зайти в кофейню!

Спустя десять минут, расположившись в «Финч Кофе», я изучал сделанные снимки и внезапно заметил, что рядом кто-то стоит. Пришлось поднять глаза – АК-47!

Она не стала садиться рядом, а сам я не собирался ей предлагать.

– Даже и не проси, – кивнула она на мой «Никон».

Я выключил фотоаппарат и положил его на столик.

– И не планировал. Особенно после вчерашнего урока. Ты явно не входишь в мою «заинтересованную аудиторию».

Она глянула на меня с недоумением:

– Надо же, не думала, что ты обратил внимание. Для начала неплохо.

Я пропустил ее слова мимо ушей.

– Если ты так ненавидишь английский, зачем перевелась в нашу группу?

– С чего ты взял, что я его ненавижу? – удивилась она.

– Возможно, ты сумела меня одурачить, – пробормотал я.

– Вообще-то, я хочу стать писателем. И как только мне сообщили, что перед углубленным курсом литературы по-хорошему нужно пройти углубленный курс английского, я попросила меня перевести.

– Ну а я хочу стать фотографом. – Я поднял камеру. – И для этого нужно фотографировать!

Пожалуй, мой ответ вышел слишком резким, и АК-47 вполне могла уйти, но она просто кивнула.

– Что ж, справедливо. Я уже два раза видела тебя там. – Девушка кивнула в сторону улицы. – В одно и то же время. Зачем ты стоишь на углу и фотографируешь в девять часов вечера?

Я подумал, не съязвить ли снова. Или, может, соврать ей что-нибудь, чтобы отвязалась? Рассказать всю правду? Да ни за что!

Перед мысленным взором появился мультяшный человечек, держащий кипу бумаг, на которых можно было прочитать: «история», но он тут же растаял. На его месте возник другой, несущий страничку со словом «аннотация», – этот человечек задержался. Ладно, так и быть…

– Не в девять, а в девять ноль девять, – поправил я. АК-47 молча смотрела на меня в ожидании продолжения. – Потому что… гм… для меня это важный момент. – (Она все так же молча ждала.) – Тогда произошло кое-что серьезное…

Слова вдруг застряли в горле.

– С тобой? – наконец уточнила она.

– Нет… – Я помедлил. – Ну или да. В каком-то смысле. Но с кем-то другим.

Она терпеливо стояла рядом и, кажется, даже легонько кивнула.

– В общем… Я пытаюсь… ну, пытаюсь почтить…

О черт! Язык окончательно перестал меня слушаться, и я молча уставился на нее.

– Кажется, я тебя понимаю, – тихо сказала она. – Даже если не понимаю.

Девушка посмотрела на меня долгим взглядом, и на мгновение мне показалось, что она и правда понимает. Глупо, конечно, – разве ей под силу меня понять?

– Нечто не обязательно должно быть материальным, чтобы существовать вечно, – добавила она, кивнула и ушла.

Вернувшись домой, я решил сначала зайти в гараж к отцу. Он, как обычно, сидел за верстаком и возился с какими-то старыми железками. Необычным было его настроение.

– Привет, пап! Как дела?

– А? – Он посмотрел на меня так, словно не расслышал.

Ого, неужели он плакал? Трудно сказать… а спрашивать я, разумеется, ни за что не стану.

– Да я просто поздороваться заглянул. Чем занимаешься?

– Запчасти разбираю. Ты иди в дом, я скоро приду.

– Ну… ладно, я пошел, пока.

Отец даже не ответил.

Олли сидела на кухне, уткнувшись в телефон. На кухонном столе почему-то стояла ваза с цветами.

– Что стряслось с отцом? Он сегодня какой-то тихий. И по какому случаю цветы?

Олли резко обернулась. Кажется, она тоже плакала.

– Что стряслось с отцом? – передразнила сестра. – А как по-твоему, что с ним могло стрястись? Сегодня мамин день рождения, придурок ты этакий! Поэтому я цветы купила. Может, ты перестанешь заглядываться на идеальную задницу Кеннеди и начнешь заниматься делами собственной семьи?

Олли выскочила из кухни, влетела в свою комнату и захлопнула дверь.

Черт, черт, черт! Я не пошел к себе – осел на стул прямо тут же, на кухне, обхватив голову руками. И как я мог забыть о мамином дне рождения? Особенно учитывая последние слова, что она мне сказала? Сердце ёкнуло, мне показалось, будто мама стала от меня ускользать… будто я скоро ее забуду, и она перестанет быть моей мамой.

В голову хлынул поток идей. Я мог бы написать пост о том, насколько она для меня важна, или что-то вроде того. Ага, и через день никто о нем и не вспомнит… Гениальнее не придумаешь!

Нужно что-то долговечное. Не обязательно о маме, но напрямую с ней связанное, чтобы, глядя на это, я каждый раз о ней вспоминал. И тогда она от меня не ускользнет.

Может, посадить в ее честь дерево? Эх, да я понятия не имею, чего хочу… Знаю только, что должен куда-то выплеснуть чувства, иначе у меня крыша съедет…

Я еще поразмыслил над вариантами, а потом встал и пошел к себе. Скинул сегодняшние фотографии на компьютер в папку «Фото на углу». А потом – впервые за все время – потратил полчаса, просматривая накопившиеся в ней снимки. Не все они оказались неудачными. Да, кое-что стоило бы выбросить. Многие из разряда «на отлично не тянет». Однако некоторые вышли очень даже неплохо.

Откинувшись на спинку стула, я задумался, что, собственно, делаю там на углу каждый вечер в 9:09? И снова просмотрел папку. Решить, какие фотки оставить, оказалось трудно. Некоторые