Долго я стоял на берегу ручья, прислушиваясь к журчанию воды, шелесту листвы и птичьему щебету…

Можно ли вообразить себе более прекрасную сказку?

У меня было такое чувство, будто эта зачарованная страна — как правило, упрямо скрывающаяся и прячущая свое лицо от пришлых чужаков — на мгновение сжалилась надо мной, откинула покрывало и позволила заглянуть в свои загадочные глаза.

9

Здесь, в Приграничье, представлявшем собой причудливое сочетание поля боя и Волшебной страны, у меня была еще одна цель: я намеревался осмотреть руины лоулендских аббатств. Их разрушенные нефы по-прежнему вздымаются к небу из зеленых зарослей вереска и шиповника. Монахи всегда славились умением выбирать подходящие места. Свои аббатства они построили на излучинах реки Твид — там, где русло изгибается и делает широкие петли посреди редколесья и заливных лугов. И на протяжении столетий стояли эти храмы, возведенные во славу Божью. Подобно островкам мира и спокойствия, возвышались они над бурным морем нескончаемых пограничных войн. Считалось, что аббатства ничьи — ни английские, ни шотландские. Это были владения матери-церкви, а значит, в некотором смысле, они принадлежали обеим странам. Вокруг них раскинулась исстрадавшаяся, выжженная земля — что ни год, здесь случались грабежи и убийства. Но аббатства жили по собственным законам, в их священных приделах царил навечно заведенный распорядок: заутренняя служба сменялась вечерней, плыл над округой благовест, в праздничные дни священники проводили торжественные мессы, и нередко так случалось, что аромат ладана смешивался с едким запахом дыма.

Пограничные аббатства Келсо, Джедборо, Драйбург и Мелроуз выполняли важную функцию — в мир ненависти и насилия они несли благую весть любви и смирения. Все они, по образцу йоркширских аббатств, строились неподалеку друг от друга и напоминали четырех падре, бесстрашно вышедших на передовую. Неспособные остановить волну насилия, они тем не менее дарили утешение страждущим, не разбирая, кто перед ними — друг или враг.

Если осматривать все аббатства в один день (как это сделал я), то легко себе представить, что ощущали жители Лоуленда, когда ужасные новости одна за другой распространялись по Приграничью: «Мелроуз горит! Джедборо в огне! Келсо больше нет!»

Покушение на святые обители выглядело страшным святотатством даже в этой земле, долгие годы жившей среди бед и напастей.

Для шотландцев было слабым утешением сознание, что этот тяжкий грех лег на душу Англии. Но надвигалась очередная беда, неотвратимая, словно морской шторм. В отношениях между двумя странами уже наметился новый этап, оказавшийся, пожалуй, самым печальным за всю историю.

Начиналось все хорошо: в Эдинбурге был торжественно объявлен бессрочный мир между Англией и Шотландией! Генрих VIII сидел в Вестминстере, как злой великан из сказки, и радостно потирал руки. А, может, этот хитрый и проницательный Тюдор уже предвидел, что все интриги и махинации пойдут прахом и его мечте не суждено сбыться. Как бы то ни было, он решил повысить ставки и ввел в игру козырную карту — собственного сына Эдуарда. Этому худосочному, болезненному принцу предстояло стать мужем шотландской королевы Марии Стюарт и навечно скрепить дружбу между двумя державами. Соответствующий договор был заключен в Гринвиче первого июля 1543 года. Однако не всем в Шотландии понравилась такая перспектива, многие католики были ориентированы на союз с Францией. Заручившись поддержкой большей части народа, прокатолическая партия одержала верх, и в декабре Шотландия разорвала Гринвичский договор. Тем самым она фактически бросила вызов Англии — стране, уже нанесшей ей тягостное поражение при Флоддене тридцатью годами ранее. У меня лично эта часть истории порождает множество вопросов. К примеру, как сложилась бы судьба двух стран, если бы — в соответствии с планами Генриха VIII — Мария Стюарт действительно приехала в Англию и несчастный принц Эдуард успел бы жениться на шотландской королеве? Впрочем, что толку теперь гадать… Не более чем предаваться интригующим, но бесполезным размышлениям: по какому пути пошло бы религиозное развитие Европы, если бы принц Артур, старший брат Генриха VIII, не скончался в 1502 году, а был бы коронован на правление Англией? Ведь напомним: он стоял первым в очереди наследников и после смерти Генриха VII должен был принять бразды правления. Что же касается Генриха VIII — второго сына и фактического родоначальника реформации, — тот мог рассчитывать лишь на церковную карьеру!

Узнав о вероломстве шотландского парламента, король Генрих пришел в ярость и не замедлил нанести ответный удар. Начался период так называемого «жесткого ухаживания» — Англия попыталась склонить Шотландию к брачному союзу при помощи меча и огня. Сохранилось свидетельство графа Хертфорда о той поре. Он писал: «Не то чтобы я был против этого брака, но мне претили методы сватовства». В мае 1544 года в заливе Ферт-оф-Форт объявился английский флот, и упомянутый граф Хертфорд высадился на шотландскую землю во главе большой армии. Англичане разграбили Эдинбург и разрушили Холирудское аббатство. Вслед за тем войска Хертфорда промаршировали к границе, сея вокруг смерть и разрушения. В последнее время зрелище горящего аббатства стало привычным для англичан, в их собственной стране подобное случалось нередко. Где бы ни селились монахи — в уютных йоркширских долинах или на плодородных землях центральных графств Англии — везде рано или поздно монастыри настигала беда. В результате объявленной королем практики «разграбления монастырей» 3219 мелких и средних аббатств оказались разрушенными, а казна его величества пополнилась солидной суммой в 161 тысячу фунтов стерлингов. Так что ни Хертфорду, ни сменившему его герцогу Сомерсету, «лорду-протектору королевства», не пришлось изобретать ничего нового. В ситуации с шотландскими аббатствами оба действовали по хорошо отработанной схеме: отыщи тлеющую головню и, как бы случайно, подложи под стену, а уж там пусть попробуют потушить разгоревшийся пожар. Вот так и случилось, что по всей Шотландии прокатилась волна кощунственных поджогов. И пока все добрые католики в стране содрогались от ужаса, на исторической сцене обозначилась новая яркая фигура. Некий немолодой священник, полковой капеллан и наставник Керса Самюэлстона, тоже, естественно, слышал о гибели шотландских аббатств, но у него эти вести вызывали мрачное удовлетворение. Пройдет два года, и этот священник вместе со своим соратником, протестантским мучеником Джорджем Уишартом, обойдет графство Восточный Лотиан. С собой они будут нести грозный символ — огромный двуручный меч. Именно таким мы и видим Джона Нокса сквозь пророческий дым пожарищ: его религиозные теории еще не оформились, но оружие уже при нем.

А еще через три года начнется второй этап «жесткого ухаживания». Английские войска вернутся в Шотландию, дабы захватить все, что упустили в первый раз. За эти три года позиции протестантизма в Шотландии значительно окрепли, причем без всякой помощи со стороны Англии. Дело дошло до открытого восстания, среди мятежников был и Джон Нокс. Поэтому ему не пришлось наблюдать, как английские пушки по второму разу обстреливали руины пограничных аббатств. В это время Джон Нокс отбывал наказание за участие в сент-эндрюсском мятеже. В числе прочих шотландских протестантов он сидел, прикованный к веслу французской галеры с весьма символичным названием «Нотр-Дам». У воинственного священника было достаточно времени поразмыслить над своим, казалось бы, совершенно безнадежным положением. Однако, как выяснилось, Джона Нокса рано было списывать со счетов. Причудница-судьба не имела намерения погубить его окончательно. Напротив, она оказала благодеяние шотландскому проповеднику, до поры до времени припрятав его в относительно безопасном (хотя и не самом приятном) месте.