При первом же упоминании имени доктора Буажильбера Людовик, который беспокойно спал рядом со мной, сел на постели и, не дожидаясь появления Шамбертена, который обычно одевал его по утрам, быстро натянул штаны прямо на ночную рубашку и выбежал из комнаты.

Врачебный осмотр оказался унизительным. Доктор быстро установил, что я не беременна («Девственная плева не нарушена», – мимоходом поделился он своими наблюдениями с графиней), и предположил, что отсутствие месячных вызвано лишь моей нервозностью.

– Ваше королевское высочество, – обратился он ко мне, когда я дрожащими пальцами застегнула пуговицы на платье и до некоторой степени вернула себе утраченное достоинство, – мне сказали, что принц проводит в вашей постели каждую ночь. Король поручил мне спросить у вас, не делал ли Луи попыток узаконить ваше супружество.

– Мы… лишь друзья, как брат и сестра, – ответила я ему.

– Так я и думал. Мальчик еще слишком молод. Ему нужно повзрослеть.

Вскоре после ухода доктора Буажильбера я получила записку с сообщением, что герцог де Шуазель намерен нанести мне визит. Я спешно кликнула Софи, которая помогла мне облачиться и быстро привела мою прическу в порядок.

– Месье, – начала я, когда герцога привели в мои апартаменты, – я сознаю, что все разочарованы тем, что я до сих пор не забеременела. Но в этом нет моей вины. Луи еще мальчишка. Он и ведет себя как мальчишка, а не как взрослый мужчина.

– Боюсь, что он навсегда так и останется мальчишкой – если его не подтолкнуть в нужном направлении. И именно вы должны направлять его. У вас должен родиться сын. И желательно не один. Возбуждайте его. Соблазняйте его. Для этого я и привез вас сюда. – Передав мне столь краткое сообщение, он удалился.

Граф Мерси, навестивший меня после полудня, повел себя более практично и разумно. В качестве посланца моей матери при французском дворе он привык решать возникающие трудности. И, в отличие от герцога, явно сочувствовал мне.

Поклонившись, он присел рядом со мной, игнорируя строгий версальский этикет о том, кто имеет право сидеть в присутствии особы королевской крови, а кто – нет.

– Моя дорогая Антония, – обратился он ко мне по-немецки, – должно быть, вы испытываете неловкость и отчаяние. Вы оказались в незнакомом месте, в окружении незнакомых людей, которые ожидают от вас столь многого. Вам приходится взваливать на свои плечи большую ответственность, и это в столь юном возрасте.

Он дружески обнял меня, и я начала чувствовать себя уже не так одиноко, как раньше.

– Я разговаривал с доктором Буажильбером, – продолжал граф, – и, кажется, понимаю, что происходит в вашей семье. Принц Луи не способен, как надлежит мужчине, взять на себя роль лидера в любовном сражении. Я прав?

Я молча кивнула.

– Поэтому вы, мадам, должны сделать это вместо него. – Он похлопал меня по руке и встал. – Я знаком с одной леди, которая может помочь вам в решении этой задачи. Вы увидите ее завтра. Ее зовут мадам Соланж, и она просто очаровательна. Я уверен, что она вам понравится. Думается, она принадлежит к миру, о котором вам известно очень мало. Французы именуют его полусветом. Ее нельзя назвать респектабельной дамой, но в своей области она не имеет равных. Слушайте ее внимательно, и вы сумеете многому у нее научиться.

16 июня 1770 года.

У меня был совершенно необыкновенный день! Я положительно очарована мадам Соланж, которая показалась мне одной из самых прекраснейших и очаровательных женщин, которых я когда-либо встречала. Я знаю, что матушка не одобрила бы моего с ней знакомства – моя мать вообще нетерпимо относится к куртизанкам, приказывая Комитету нравственности налагать на них штрафы и немедленно высылать из Вены. Но мне очень понравилась мадам Соланж, и я надеюсь увидеться с ней снова.

Она пригласила меня в свои апартаменты, которые оказались небольшими, но со вкусом обставленными и украшенными позолоченной лепниной. Комнаты были наполнены душистым цветочным ароматом и освещены дюжинами зажженных свечей, тогда как занавеси на окнах задернуты, чтобы не допустить слепящие лучи полуденного солнца.

Я ощутила, как меня покидает немыслимое напряжение последних дней. Вдыхая восхитительный аромат, в неярком свете свечей я вслушивалась в теплый, ласковый голос мадам Соланж, которая с улыбкой заговорила со мной.

– Мадам дофина, вы оказываете мне честь. Прошу следовать за мной.

Она повела меня в свой будуар, где у стены, задрапированной блестящим тончайшим шелком, стояла богато украшенная кровать резного красного дерева с балдахином из алого бархата. Мадам Соланж отворила дверцу гардероба полированного дерева и вынула оттуда прозрачный шелковый пеньюар, отделанный кружевами и розовыми лентами.

– Мне кажется, в нем вы будете выглядеть просто потрясающе, – сказала она, протягивая мне изысканное одеяние.

Взяв его в руки, я обнаружила, что пеньюар почти ничего не весит. Пожалуй, он стал бы самым нескромным украшением в моем гардеробе, и при мысли о том, что придется надеть его, я покраснела.

– Смущение очень идет вам, ваше высочество. Со светлыми волосами, синими глазами и гладкой алебастровой кожей, со стройной фигуркой вы похожи на маленькую живую куколку. Вы олицетворяете собой мечты о наслаждении любого мужчины.

– К несчастью, к моему супругу это не относится, – заметила я.

– Будем надеяться, что нам удастся это изменить. Мы должны сделать вас неотразимой.

И она принялась обстоятельно наставлять меня в вопросах любви и занятий ею. Она описывала мне способы, с помощью которых мужчину можно ласкать, легонько поддразнивать и возбуждать, заставляя его желать меня. Пока она говорила, я помимо своей воли думала об Эрике, о желании, которое видела в его глазах, как и о том, что почувствовала, когда его губы слились с моими. Как ни старалась, я не могла заставить себя думать о Луи, с его нескладной, тучной фигурой и невыразительными, печальными чертами.

Но я внимательно слушала свою наставницу и задавала ей вопросы, и к тому времени, когда дневная жара сменилась вечерней прохладой, почувствовала, что стала намного опытнее и взрослее. Уже само присутствие мадам Соланж внушало мне уверенность в своих силах. Я многое узнала и поняла, потому что она вполне откровенно рассуждала со мною о том, как устроено человеческое тело, о его потребностях и о сексе, который, по ее убеждению, был столь же естествен, как и то, что мы дышим или спим.

Я вдруг вспомнила отца Куниберта и его разглагольствования о блуде и прелюбодействе, вспомнила предостережения матери о природе французов, об их откровенности и свободомыслии, о том, что все это может выглядеть очень соблазнительно, но в то же время опасно.

Я намерена воспользоваться всем, чему научилась, чтобы заставить супруга возжелать меня. Если бы только я смогла поговорить с Карлоттой, сколь многое я бы ей поведала! Но я не осмеливаюсь изложить свои мысли на бумаге в письме к ней, потому что всю нашу корреспонденцию прочитывают соглядатаи.