Из-за этого Азирафаэля, бывало, мучила совесть, но многовековое общение с человечеством оказало на него такое же влияние, как и на Кроули, только с обратным знаком.

Кроме того, ни Верхнее, ни Нижнее начальство, похоже, не волновало, кто именно делает работу, если результат налицо.

И вот сейчас Азирафаэль и Кроули стояли на берегу утиного пруда в Сент-Джеймском парке. Они кормили уток.

Утки в парке Сент-Джеймс так привыкли получать корм из рук секретных агентов, приходящих сюда на тайные встречи, что у них в точном соответствии с теорией Павлова развился условный рефлекс. Посадите утку из этого парка в лабораторную клетку, покажите ей фотографию двух мужчин (одного в пальто с меховым воротником, другого в чем-то темном и в кашне) — и она уставится на них с нетерпеливым ожиданием. Более разборчивые утки предпочитают нырять за корочками черного хлеба от русского атташе по культуре, тогда как гурманы смакуют бутерброды с белковой пастой, которыми угощает их начальник британского Управления военной разведки.

Азирафаэль бросил корочку взъерошенному селезню. Тот проглотил ее и тут же пошел ко дну.

Ангел повернулся к Кроули.

— Право же, дорогой мой… — проворчал он.

— Извини, — сказал Кроули. — Забылся.

Сердитая утка вынырнула на поверхность.

— Безусловно, что-то назревало, — продолжал Азирафаэль. — Но отчего-то думалось, что это должно случиться в Америке. Там любят подобные истории.

— Может, и до Америки доберется, — угрюмо сказал Кроули. Его задумчивый взгляд пробежал по парку и остановился на «Бентли», к заднему колесу которого старательно прилаживали штрафной блокиратор.

— Ах да. Американский дипломат, — кивнул ангел. — Эффектный прием, что и говорить. Сделать из Армагеддона эдакий модный блокбастер и продать его во все возможные страны.

— Во все страны, — уточнил Кроули. — Все царства мира.

Азирафаэль высыпал остатки крошек уткам и выкинул в урну пустой бумажный пакет. Утки оценили ситуацию и живо отправились клянчить корм у болгарского морского атташе и его спутника, вороватого вида мужчины в кембриджском галстуке.

Азирафаэль обернулся и прямо взглянул на Кроули.

— Мы выиграем, конечно, — сказал он.

— Но ты этого не хочешь, — ответил демон.

— С чего ты это взял, помилуй Бог?

— Послушай! — в отчаянии воскликнул Кроули. — Скажи, сколько у вас музыкантов? Я имею в виду первоклассных.

Азирафаэль растерялся.

— Ну, я бы сказал… — начал он.

— Два, — опередил его Кроули, — Элгар и Лист.[32]Все. Остальные у нас. Бетховен, Брамс, все Бахи, Моцарт и так далее. Можешь вообразить себе вечность в компании Элгара?

Азирафаэль закрыл глаза.

— Даже слишком хорошо могу, — простонал он.

— В том-то и дело, — сказал Кроули, торжествующе сверкнув глазами. Он отлично знал слабые места Азирафаэля. — Никаких тебе компакт-дисков. Никакого Альберт-холла с его концертами. И летних оперных фестивалей в Глайндборне тоже не будет. Целыми днями одна лишь музыка сфер.

— Непостижимо, — пробормотал Азирафаэль.

— Словно яичница без соли, как ты однажды выразился. Да, кстати говоря. Ни соли, ни яичницы тоже не будет. Ни малосольной семги под укропным соусом. Ни уютных ресторанчиков, где тебя знают в лицо. Ни кроссвордов в «Дэйли телеграф». Ни антикварных магазинчиков. Да и букинистов не останется. Никаких раритетных первоизданий. Никаких, — Кроули почти исчерпал запас знаний об увлечениях Азирафаэля, — серебряных табакерок эпохи Регентства.

— Зато после нашей победы жизнь станет лучше! — прохрипел ангел.

— Но уже не будет такой интересной. Слушай, ты ведь понимаешь, что я прав. С арфой в руках ты будешь так же счастлив, как я с вилами.

— Ты же знаешь, мы не играем на арфах.

— А мы не пользуемся вилами. Я выражался риторически.

Они пристально смотрели друг на друга.

Азирафаэль развел изящными, тщательно ухоженными руками.

— Видишь ли, наши просто в восторге от того, что конец близится. Ради этого ведь все и задумывалось. Последнее, главное испытание. Огненные мечи, Четыре Всадника, моря цвета крови и прочая морока. — Он пожал плечами.

— А потом «Конец игры, бросьте монетку»? — произнес Кроули.

— Иногда ты выражаешься так затейливо, что мне трудно уловить мысль.

— Мне нравятся моря такими, какие они есть. Так нельзя. Просто нелепо разрушать мир до основания ради того, чтобы понять, правильно ли он устроен.

Азирафаэль снова пожал плечами.

— Боюсь, высшая мудрость для тебя непостижима.

Ангел поежился и запахнул пальто. Над городом собирались тучи.

— Пойдем куда-нибудь погреемся, — предложил он.

— Ты приглашаешь? — хмуро отозвался Кроули.

В мрачном молчании они направились к выходу из парка.

— Не то чтобы я был с тобой не согласен, — говорил ангел, пока они брели по траве. — Просто мне предписано повиноваться. Ты же понимаешь.

— Мне тоже, — откликнулся Кроули.

Азирафаэль поглядел на него искоса.

— Да ну? — спросил он. — Ты же все-таки демон.

— И что с того? Неповиновение у нас одобряется лишь в общем смысле. А конкретные случаи жестоко караются.

— То есть конкретные случаи неповиновения им?

— Вот именно. Забавно, да? А может, и нет. Как думаешь, сколько у нас еще времени?

Кроули махнул рукой в сторону «Бентли», и машина гостеприимно распахнула дверцы.

— Ну, есть разные предсказания, — сказал Азирафаэль, мягко опускаясь на пассажирское сиденье. — Точно — до конца столетия, хотя необычных явлений можно ожидать и раньше. Большинство пророков уходящего тысячелетия заботились скорее о метрике стиха, чем о точности.

Кроули взглянул на ключ зажигания. Тот провернулся.

— Что-что? — спросил он.

— Ну, понимаешь, — с готовностью сказал ангел. — «И мир перестанет быть с небом в ладу в татата-татата-таком-то году». Вот и подбирали, какой год уложится в этот размер. К примеру, цифра шесть точно не влезет, так что все годы, в которых есть шестерки, должны быть довольно безопасными.

— А какого рода явления?

— Двухголовые телята, небесные знамения, гуси, летящие задом наперед, рыбные дожди, ну и прочее в таком роде. Присутствие Антихриста нарушает причинно-следственные связи.